Одни источники утверждают, что в результате этой химической атаки «дивизия погибла почти целиком», другие сообщают, что «1089 русских солдат умерло на позициях и, кроме того, 7735 солдат были отправлены в лечебные заведения», третьи уверены в том, что эта газовая атака «унесла жизни 3100 русских и 350 немцев».

Подобное разночтение часто встречается при оценке потерь от отравляющих веществ в Первой мировой войне. Особой статистики тогда ещё не велось, и зачастую пострадавшие от отравления причислялись к обычным раненым. А потери от ружейно-пулемётного огня приписывались воздействию газов. И наоборот. Та же путаница возникала и при учёте погибших от ран.

(Командование располагало одними данными, медики — другими, очевидцы — третьими, а военные исследователи и историки — четвёртыми. Поэтому я постараюсь быть предельно аккуратным в этом вопросе.)

В ответ союзники стали использовать аналогичные средства. Французы произвели свою первую газовую атаку в Шампани в сентябре 1915 года, а англичане в Лосе и на Сомме в феврале 1916 года.

В сентябре 1916 года начали применять газы и русские войска.

Фосген и хлор использовались в «верденской мясорубке» в надежде уничтожить как можно больше живой силы врага. Местами это приводило к успеху. Так, 7 мая, применив новый быстродействующий удушающий газ «зелёный крест», немцы заняли высоту 304,0, что позволило им обстреливать тыловые коммуникации Вердена.

В июле 1917 года в яростном сражении под Марашештами русская 71-я пехотная дивизия «целиком легла в облаках фосгена».

В мае 1918 года появляются первые снаряды с ипритом.

Вообще, к этому времени химические снаряды составляют уже четверть всех артиллерийских боеприпасов.

До сих пор во Франции обнаруживают заброшенные склады времён Первой (!) мировой. По оценке специалистов, только в окрестностях Вердена осталось лежать в земле около 12 млн. неразорвавшихся снарядов. Миллионы их ждут своего часа у Марны и Соммы. По признанию командира взвода французских сапёров Реми Делеза, его подразделение находит ежегодно по крайней мере тридцать тонн снарядов с отравляющими веществами.

И в маленькой Бельгии ежегодно сапёры обезвреживают ещё 20–30 тонн.

До сих пор.

Ежегодно.

«Полагают, что от химического оружия в годы Первой мировой войны пострадало более миллиона человек и более 90 000 человек умерли вследствие газового отравления. Смертность от интоксикации поднялась до 40 % в апреле 1915 года, но уже в 1918 году не превышала 2,5 %. Однако если с 1914 по 1918 год непосредственно от применения боевых газов умер 1 % погибших, то очень многие преждевременно скончались после войны или ослепли, стали инвалидами вследствие ожога лёгких».

В. Катаев в книге «Сын полка» упоминает артиллерийского наводчика Героя Советского Союза Ковалёва Василия Ивановича: «А с немцами у него были особые счёты. В шестнадцатом году они отравили его удушливыми газами. И с тех пор Ковалёв всегда немного покашливал».

После войны города Европы наполнились жертвами современной войны — слепцами. Они пополнили собой толпы искалеченных на человеческой бойне: безруких, безногих, обожжённых, изуродованных страшными шрамами.

На памятнике жертвам первой газовой атаки, установленном на Штеенстраате в Ипре, сделана надпись: «С тех пор многие из них ежедневно умирают в мирное время, став жертвами этой отвратительной операции».

Можно много рассуждать о погибших и пострадавших во время этих «отвратительных» атак, подсчитывать проценты, выводить статистику, описывать симптомы. Ужасаться последствиям. Но испытать на себе действие газов было суждено только отравленным ими солдатам.

Ефрейтор германской армии Адольф Гитлер рассказывал об этом так.

«В ночь с 13 на 14 октября англичане начали обстреливать южный участок ипрского фронта газовыми снарядами. Они пустили в ход газы „жёлтый крест“, действия которых мы ещё ни разу до сих пор не испытывали на своей шкуре. Ещё той же ночью мне пришлось отведать этих газов. Вечером 13 октября мы находились на холме к югу от Вервика и там в течение нескольких часов подвергались непрерывному обстрелу газовыми снарядами. С небольшими перерывами обстрел продолжался всю ночь. Около полуночи часть товарищей выбыла из строя, некоторые из них — навсегда. Под утро я тоже стал чувствовать сильную боль, увеличивающуюся с каждой минутой. Около 7 часов утра, спотыкаясь и падая, я кое-как брёл на пункт. Глаза мои горели от боли. Уходя, я не забыл отметиться у начальства — в последний раз во время этой войны.

Спустя несколько часов глаза мои превратились в пылающие угли. Затем я перестал видеть.

Меня отправили в госпиталь в местечко Пазевальк (Померания)».

К сожалению, тогда врачам удалось вылечить ефрейтора Гитлера.

Итоги Первой мировой войны обогатили военную медицину новыми знаниями. Я понимаю, что всему виной была война, но тем не менее в устах представителей «самой гуманной профессии» такие, казалось бы, бесстрастные обороты, как «размер потерь представляет наибольший интерес», «смертность была очень частым явлением», «наилучшее значение имел иприт» и т. д., звучат как-то по-военному цинично, по-людоедски.

«…Использование химического оружия в период Первой мировой войны показало, что оно является высокоэффективным средством поражения людей. За период с апреля 1915 по ноябрь 1918 г. во всех странах, участвовавших в войне, пострадало от ОВ (отравляющих веществ. — О.К.) около 1 300 000 человек. Однако более полное представление о поражающих свойствах химического оружия дают потери от ОВ в американском экспедиционном корпусе, в котором поражение отравляющими веществами составило около 30 % всего количества поражённых в бою. Этот размер потерь представляет наибольший интерес потому, что американские войска вели боевые действия только в 1918 г., когда применение ОВ со стороны немецкой армии достигло наибольших масштабов. Судя по отдельным боевым операциям времён войны, поражение ОВ может возникнуть в большом количестве и в течение очень ограниченного промежутка времени. Следует иметь в виду, что потери от ОВ в армиях из года в год возрастали. В принципе то же самое наблюдалось и в американской армии на протяжении 1918 г. Высокая эффективность поражающего действия ОВ подтверждается тем, что смертность среди поражённых в некоторых странах достигала 10–30 % за весь период войны, а смертность в 25–30 % по отдельным боевым операциям была очень частым явлением. Для оценки боевого значения химических средств нападения необходимо принимать во внимание, что лица, поражённые ОВ, как правило, в течение длительного времени находились на госпитальном лечении. (…)

Наилучшее значение имел иприт (дихлордиэтилсульфид), вызывающий в парообразном состоянии поражение органов дыхания, глаз и раневых поверхностей. Он может проникать в пищу и воду и вызывать тяжёлые и даже смертельные поражения желудочно-кишечного тракта».

Военные теоретики 1920-х годов также анализировали опыт применения отравляющих веществ и составляли прогнозы на будущую войну. Их хладнокровные выкладки производят довольно неприятное впечатление, словно речь в них идёт не о способе умерщвления тысяч человеческих жизней, а о какой-то борьбе с сельскохозяйственными вредителями. Тлёй. Или саранчой. Или с обычными тараканами.