Своего воздать каждому по делам его. Боюсь, возлюбленные, чтобы на нас не исполнилось слово Господне: И приидут от восток и запад и севера и юга… и возлягут со Авраамом и Исааком и Иаковом во Царствии Небеснем, вы же изгнани будете вон, во тму кромешнюю (Лк. 13, 29. Мф. 8, 11-12).

Итак, умоляю Тебя, Христе, Свет истины, Рождение благословенного Отца, Образ Ипостаси Его, сидящий одесную величества Его, непостижимый Сын Божий, неисследный[103] Христе, похвала и радость вожделевающих и любящих Тебя, радование и веселие ожидающих Тебя, жизнь моя, Христе, Свет мой Господи, спаси меня, грешника, в Царствии Твоем! Трудящийся делатель надеется получить от Тебя награду. Увы мне! Язык мой трудится, песнословя Тебя, Спаситель, но не воздавай мне за содеянное мною, и не гневайся на меня за дела мои; спаси же меня по благодати Твоей, и ущедри меня по милосердию Твоему. Ибо Ты благословен вместе с благословенным Твоим Отцом и со Святым Твоим и Животворящим Духом Утешителем, ныне и всегда, и во веки веков! Аминь.

16. СЛОВО ПЕРВОЕ О СКОНЧАВШИХСЯ ОТЦАХ[104]

Сердце мое болит; будьте сострадательны и вы, братия, рабы благословенные; приидите, выслушайте; болезнует душа моя; внутренности мои болят. Где взять слез, где взять сокрушения, чтобы омыть мне тело свое слезами и воздыханиями? Кто перенесет меня в необитаемое место, где бы не было шума, прерывающего слезы, и тревоги, препятствующей плачу? Там бы, возвысив голос, восплакал я пред Богом горькими слезами, и сказал с воздыханиями: Изцели мя, Господи, и изцелею (Иер. 17, 14), потому что сверх меры болит сердце мое, и воздыхания его не позволяют мне и на минуту принять отдохновение!

Вижу, Владыка, что святых Своих, как избранное золото, берешь Ты из суетного мира в упокоение жизни. Как умный земледелец, когда видит плоды хорошо созревшими с предусмотрительностью спешит собрать их, чтобы не повредились они от каких-либо невыгодных для них ударов, так и Ты, Сам Спаситель, собираешь избранных, трудящихся праведно. А мы, ленивые, слабые произволением, пребываем в ожесточении своем, и плод наш остается всегда незрелым, потому что нет у нас решимости, чтобы созрел он в добрых делах, и праведно собран был в житницу жизни. Для нашего плода нет слез, которые привели бы его в зрелость; нет сокрушения, чтобы процвел он от дыхания слез; нет смирения, которое бы приосенило его в великий зной; нет нестяжательности, чтобы не бременило[105] его что-либо сопротивное; нет любви Божией – этого крепкого корня, поддерживающего плод; нет беззаботности о земном, нет бдения, нет бодрствующего ума, трезвящегося в молитве. Вместо этих прекрасных и благих добродетелей есть у нас противное им: есть страшный гнев и раздражительность, которыми избитый плод делается ни к чему негодным; есть многостяжательность, которая давит его вниз; есть великое уныние. Все эти невыгоды попустят ли ему созреть, как должно, чтобы годен он был своему Владыке, Небесному Земледелателю?

«Увы, увы мне!» – скажи душа, и плачь, лишившись так скоро совершенных отцов и праведных подвижников. Где у нас отцы? Где святые? Где бодрствующие? Где трезвящиеся? Где смиренные? Где кроткие? Где безмолвники? Где воздержные? Где благоговейные? Где нестяжательные? Где сокрушенные сердцем, благоугодные Богу, которые в чистой молитве стояли перед Богом, как Ангелы Божии, увлажнили почти землю сладкими слезами и сокрушением? Где боголюбцы, исполненные любви Божией? Они не стяжали вовсе ничего тленного на земле, но, непрестанно вземля крест свой (терпеливо снося обиды, болезни и скорби), последовали за Христом, надежно шествуя путем узким и тщательно остерегаясь, чтобы не пасть со стремнин в пустыне непроходимой, безводной и потемненной[106], но прямым путем истины заповедей Божиих, исполненные всегда озарения повелений Христовых, проходили прекрасное житие и пламенно служили Богу, добровольно терпя скорби в суетном мире. Поэтому Бог, премного возлюбив их, собрал их в пристань жизни и в вечную радость, чтобы там возвеселились, там насладились величайшей радостью с Бессмертным Женихом в раю сладости, в чертоге небесном. Преселились они отсюда к святому Богу, имея светильники свои готовыми.

Теперь нет у нас их добродетели; нет у нас их подвижничества; нет теперь у нас их воздержания; нет теперь у нас их благоговения; нет теперь у нас их кротости; нет теперь у нас их нестяжательности; нет теперь у нас их бдительности; нет у нас любви к Богу; нет теперь у нас милосердия Христова; нет у нас в членах сострадательности. Но все мы свирепы, жестоки, нисколько не терпим друг друга. Язык у нас – стрелы разожженные, которыми ежечасно поражаем друг друга. Все мы домогаемся чести, все славолюбивы, все любостяжательны, все расслаблены, все сонливы, все не прямы, в пустословии сильны, на молитву ленивы; охотники до шуток и немощны для безмолвия, готовы роскошествовать, а в воздержании унылы; в любви холодны, в гневе горячи; на доброе ленивы, на злое прилежны. Поэтому кто не прольет слез, кто не восплачет о нашем состоянии, доведенном до полного расслабления?

Прежде нас жившие отцы, которые и Господу были благопотребны и себя спасли, не были так слабы. У них, совершенных, не было двух помыслов, но один был помысл, как бы только спастись. Они были прекрасным зерцалом для всех зрителей. Один из них мог умолить Бога за многих людей, а двое в состоянии были предстательствовать перед Богом в святых молитвах и праведно умилостивить человеколюбивого Бога даже за тысячи людей.

Увы, увы мне, душа! В какие живем мы времена! Увы мне, возлюбленные мои! В какую пучину зол зашли мы ныне! Не знаем мы этого, потому что хотим не знать. Поскольку от великого ослепления и от рассеянности не трезвится