Лотос, открывающийся навстречу луне, карающий воин, Императрица с распущенными волосами.

– Сифэн? – с тревогой повторил Хидэки.

И переодетая девушка с глазами, устремленными к звездам, и отмщением в сердце…

– Гума ни за что не отдала бы эти карты, будь она жива.

Сифэн прижала колоду к сердцу. Еще один человек, потерянный для нее. Человек, которого уже не вернешь.

Хидэки вертел в руках рукоять меча, переминаясь с ноги на ногу.

– Мне очень жаль. Иногда те, кого мы любим, покидают нас…

– а иногда мы покидаем их, – перебила его Сифэн, пряча вещи в складках одежды. Она не желала выслушивать общие фразы с пресными утешениями, даже если они были продиктованы самыми лучшими побуждениями. Вэй и Гума оставили ее, и этим было все сказано.

– Вы по-прежнему собираетесь возвратиться в Камацу весной?

Видно было, что воин благодарен за перемену темы разговора.

– Я собираюсь. Мы слишком долго были вдали от дома, и мое сердце тоскует по открытому морю. Сиро надеется убедить Акиру, что там будет лучше растить ребенка; весной море спокойнее, и женщине с младенцем легче будет перенести путешествие.

Представив их всех, уплывающих прочь, Сифэн почувствовала свое безнадежное одиночество. Счастливая семья, последнее звено, связывающее ее с той девочкой, какой она была когда-то и никогда уже не будет вновь.

– Мы обязательно устроим обед в вашу честь, – пообещала она с натянутой веселостью. – Вы будете у нас почетными гостями.

Но даже после того, как они простились и евнухи сопроводили ее обратно в город женщин, тревога не оставляла ее. Она вышла с рукодельем на балкон в надежде, что ледяной воздух поможет ей успокоиться, но необычное для этого времени года птичье пение не давало ей сосредоточиться, и она сдалась. Она провела день, бесцельно прохаживаясь взад-вперед по саду, и с каждым ее шагом камень Вэя и Гумины карты давили на нее все тяжелее.

Этим вечером Кан с мягкой настойчивостью сопроводил ее в обеденный зал.

– Ты должна что-нибудь съесть. За весь день я ни разу не видел, чтобы ты хоть что-нибудь взяла в рот.

– Я не голодна, – отвечала она, и в эту минуту оглушительный грохот заставил замолчать всех присутствующих.

Эти звуки издавали все до единого гонги в городе женщин: радостный ритмичный стук, которому эхом отзывались гонги из главного дворца. Ритмичный стук, состоящий из пяти ударов, повторился пять раз, и затем все смолкло. Все по-прежнему молчали в ожидании. Однако, когда и спустя несколько минут ничто не прервало тишину, движение и разговоры возобновились.

– Родилась принцесса, – прошептал Кан. – Если бы родился принц, мы бы услышали фейерверк. Ее величество, должно быть, вне себя от радости.

Сифэн молчала, ее переполняли эмоции. Злость и обида смешивались в ней с невольной радостью за Императрицу Лихуа, которая так горячо мечтала об этом ребенке, но к этому чувству примешивалось отчаяние, ибо она знала, как мало времени отпущено матери и дочери, чтобы быть вместе. Сифэн сама ни разу не притронулась к яду, но выбор, ею сделанный, – и тьма, которой она посвятила свою душу, – уже сами по себе могли отравить лекарство Императрицы.

Жизнь за жизнь. Потеря Гумы за потерю Императрицы.

Матери и их любовь так легко уходят от нас.

Одна из придворных дам подошла к ней.

– Нас всех зовут в покои Императрицы, чтобы засвидетельствовать почтение Императрице и ее дочери.

– Значит, она жива, – прошептала Сифэн. Императрица пока еще не умерла ни от яда, ни в родах.

Однако, увидев ее, Сифэн подумала:

– Она чудом осталась на этом свете.

В лице Императрицы не осталось и следа былой красоты. Но, несмотря на то, что она казалась белее шелковых подушек, на которых лежала ее голова, взгляд ее излучал непередаваемое счастье. Она прижимала к себе крошечный шевелящийся сверток, издававший слабый писк. Кровать была застелена чистым покрывалом, вокруг бесшумно сновали слуги со скомканными простынями в руках.

Мадам Хун зажгла ароматические палочки с запахом гвоздики и вручила их каждой из дам, стоящих на коленях у постели ее величества. Она начала, а остальные подхватили краткую молитву о здоровье и даровании счастливой судьбы принцессе и, хотя Императрица улыбалась, она ни на мгновение не отрывала глаз от лежащего у нее на руках ребенка.

– Поздравляем, и да благословят боги ваше величество и ее высочество, – бормотали они.

Императрица Лихуа заговорила слабым голосом, почти шепотом:

– Спасибо за ваши добрые пожелания. У меня чувство, как будто я проснулась и увидела, что нахожусь на небесах.

Она снова улыбнулась, и Сифэн поняла, что ошибалась. Красота Лихуа никуда не делась. Она была по-прежнему прелестна, но в более пастельных, спокойных тонах; на смену давно ушедшему лету пришла дымчато-серая осень.

– У меня появилась дочь, о которой я так бесконечно долго мечтала. Мы были в разлуке в течение всей моей жизни, моя радость, но теперь я знаю, для чего живу. Боги ответили на мои молитвы.

Императрица осторожно подвинулась, чтобы присутствующие смогли разглядеть новую принцессу Фэн Лу. Сифэн увидела выглядывающее из одеяльца бледное круглое личико с пухлыми щеками, плотно зажмуренные глаза и крошечные красные губы. Из-под одеяла выпростались несколько драгоценных, искусно вылепленных пальчиков, а над сморщенным лобиком чернели прямые волосы.

– Это Нефрит, – Императрица Лихуа окинула свою дочь лучистым взглядом. – Белый Нефрит – я назвала ее так, потому что она столь совершенна и драгоценна для меня. Ее кожа чиста и бела, как снег зимой.

– Она прелестна, ваше величество, – сказала мадам Хун, и Сифэн впервые услышала искреннее чувство в ее сердитом грубом голосе. – Принцесса царской крови во всех смыслах этого слова.

Стоящий при дверях евнух возвестил о приходе Императора Цзюня, и Император вошел в спальню. На его красивом лице лежала печать усталости, но глаза сияли, когда он склонился над своей супругой и ребенком. Он тихо сказал несколько слов Лихуа, потом провел пальцем по атласно-гладкой щечке младенца.

На мгновение Сифэн представила себя на месте Императрицы, но с крошечным сыном на руках – наследным принцем, в котором течет ее кровь. Никогда прежде она не воображала себя в роли матери – младенцы казались ей слишком беспомощными, слишком зависимыми – но сейчас она видела себя в этой постели со склонившимся над нею, улыбающимся ей – своей супруге, своей Императрице – Цзюнем. Ее ребенок будет законнорожденным сыном, продолжателем его династии, о котором он так долго мечтал. Он будет проводить с ними целые дни, невзирая на важность всех прочих дел, и его интерес к ним не угаснет, как это случилось сейчас. Он уже отвернулся от Лихуа и Нефрит, приласкав их на прощание.