Зазвучал голос бога:

— Вот дары, что я принес тебе:

смерть за жизнь, жизнь за смерть.

Я склонился пред тобой,

ради тебя страдал глубоко.

Эли услышала собственный голос:

— Разве ты не слышишь, как он воет, желая твоей крови? Волк рвется из пут, которыми ты связал его.

Каждая жилка, каждая мышца на бледном, израненном те­ле мертвого бога была не чем иным, как чертой руны; татуи­ровки, покрывавшие его торс, руки и лицо, тоже были руна­ми. Сам бог был рунами. Он обещал умереть за нее — это и была судьба, написанная в водах, струившихся между ее пальцами, — однако же он убивал ее во всех ее многочислен­ных воплощениях. Она видела себя такой, какой была когда-то: шаман в звериной маске, глядящий на холодное море; оборотень в волчьей шкуре; и много-много других воплоще­ний, мужчин и женщин, на протяжении множества жизней, когда она пыталась привести бога к обещанной ему судьбой смерти. Он ранил ее, обманул, вырвал ей сердце, оставив в этой воде в образе мертвой девочки, — Один, извечный убийца.

— Ты обманом переиграл меня, господин. За это ты запла­тишь то, что должен.

Бог заговорил:

— И взял я веревку, веревку по имени Тонкая,

и привязал я волка к скале по имени Крик.

Скала людей, плоть моя теперь человечья,

чтоб он терзал, а я умирал, норн ублажая,

дев, что сплетают судьбы людей и богов.

Эли ответила:

— Твоя судьба в том, чтобы умереть. Посмотри, какую нить я спряла.

— Если я погибну в среднем мире, ты обязана сдержать клятву.

— Ты не погибнешь, — пообещала Скульд. — Я заточила руны в этом озере. Они не смогут войти ни в чью плоть.

— Шестнадцать я вытащил из воды и забросил к звездам, чтобы они вселились в людей.

— Восемь я сохранила здесь, а шестнадцать вернутся.

— Я вытащу их из воды.

— Ты разливаешь себя по треснутым сосудам. Я заманю их сюда на смерть. И буду держать здесь, пока волк не осво­бодится, чтобы уничтожить тебя. Такая судьба тебе начерта­на еще при рождении мира.

— Я повелитель магии. Ты, судьба — все вы подчиняетесь моей воле, — сказал бог.

— Тогда оставайся, давай сразимся, только ты и я.

— Что ж, неплохое времяпрепровождение. Я позову сво­их слуг.

— А я позову своих.

— Люди будут петь о том, как Один сел и стал тягаться умом с норной.

— Они уже пели об этом, исход известен.

У источника мудрости Один присел,

но волк уж крадется...

— Одна ты со мной не можешь тягаться. Я приму смерть здесь. И выполню свою часть уговора.

— Я не одна. Мои сестры придут.

Девочка увидела, как на лице мертвого бога отразился страх.

Она не вынимала рук из волшебного источника, меняя и направляя движение струй, сплетая воду и судьбы людей и богов. Бог старался отвлечь ее от работы. В пещере стало холодно, и ей показалось, будто она вошла в затянутое тума­ном болото, по которому бродят призраки. Она была погре­бена под толщей песка, и вокруг нее повсюду торчали кости мертвецов. Она летела над полем битвы, слыша крики мерт­вых, видя их искаженные болью лица, зная, что может спа­сти их от судьбы, стоит ей повернуть нити, зажатые в пальцах.

— Я рок и судьба, — сказала она.

— Я повелитель павших на поле боя. Князь мертвецов.

— Мертвецов создаю я. Через мои руки проходят нити жизни и смерти.

— Тебе не превзойти меня.

Она потянула за нити, принадлежавшие судьбе ее брата, по­тянула за нити, влекущие к озеру всех, в ком жили руны. Мерт­вый бог старался помешать ей. Он наслал видение, заставив ее забыть о пряже, наслал призраков с дикими глазами, кото­рые старались вырвать нити из ее рук. И все время он глядел прямо перед собой, его взгляд был устремлен в пустоту, он ворчал и сопел, высматривая воющую руну, ту самую, кото­рая призывает волка, помогает ему принять смерть в мире лю­дей. И так они сидели долго, бог, стремящийся к самоубий­ству, и девочка, стремящаяся привести его к смерти, и долго боролись они, но понять это в силах лишь безумцы и чародеи.

Он ощутил ее присутствие буквально в тот миг, когда шаг­нул в пещеры. Начальник священных покоев знал, что она ждет в этих тоннелях, ждет его. За звуком шагов слуг, несших Стилиану, он различал еще одно движение, быстрые дроб­ные шажки как будто ребенка.

Когда он взмахнул рукой, требуя, чтобы слуги останови­лись, шаги затихли и в пещерах осталась только напряжен­ная тишина.

Карас легко вспомнил дорогу. Он не мог забыть ее, пото­му что часто ходил по ней в сновидениях. Хотя тоннели раз­ветвлялись, хотя возникало множество боковых коридоров, он знал, который из них выбрать. Тот, которым он ходил пре­жде. Остальные уходили вдаль, словно упущенные возмож­ности: то, что он мог бы совершить, другие дороги к другим жизням, где он не стал бы убийцей, не стал бы сосудом для магии, надбитым и треснутым.

Руны возбужденно шептались и вздыхали, пока он спу­скался в недра земли, серебрились, словно яркие рыбки в тем­ной воде.

«Карас?»

Он услышал ее голос в своем сознании.

«Карас».

Начальник священных покоев перекрестился — скорее по привычке, чем из набожности.

Он любил Стилиану, как любил и старшую сестру, как лю­бил мать. Источник подарил ему так много за одну жертву, он подарит ему столько же и за вторую. Карас всегда обере­гал Стилиану, использовал свою магию, чтобы она оказалась на самом верху общества, старался любить ее, как бы она ни отталкивала его. Потому что благодаря этой заботе и любви она становилась достойной жертвой. Источник требовал по­дарков, которые не легко отдать. Его глаза увлажнились, по­ка он смотрел на сестру, руны доводили его до исступления безумным звоном, они стремились уйти от него, рвались в темноту, словно их тянули на невидимых нитях.

Он посмотрел на сестру. Она до сих пор была без созна­ния. Почему? Это его тревожило. Может, это как-то связано с эпидемией смертей, поразившей город? Его шпионы доло­жили, что она была на маяке. Что там произошло? Он все узнает из вод источника. Он принесет дар и получит дар вза­мен. А потом он покинет город со всеми его невзгодами и вернется к прежней жизни. Он надеялся, что еще не утра­тил способности горевать. Он не оплакивал ни мать, ни Эли, пока его связь с рунами не начала слабеть. Однако способ­ность скорбеть заложена в человеческой природе, это связь с обыденным миром и здравым смыслом, в котором магия это инструмент, а не... Не что? Он не мог выразить это сло­вами. Боль под веками, неспособность мыслить и рассуждать здраво, нечто такое, что превращает тени в призраки, кото­рые тянутся к тебе, чтобы в полночь выдернуть из постели, сожрать и превратить в частицу тьмы.