Глава четвертая

(Классическая школа для мальчиков) «Сент-Освальдз», академия, Михайлов триместр, 26 сентября 2006 года

Да и кто стал бы ее обвинять? Уж точно не я. Нет у меня права судить людей за сделанный ими выбор. Она верно сказала: всем нам порой приходится идти на компромисс. А последние три недели и вовсе доказали, до какой степени я сам готов пойти на компромисс ради «Сент-Освальдз», этой поросшей ракушками старой гнилой посудины, которая еще как-то умудряется оставаться на плаву.

А между тем Ла Бакфаст свою историю так и не закончила. Интересно, это вообще когда-нибудь случится? Ее рассказ, подобно рекам Аида, до краев полным людских слез, способен течь одновременно в самых различных направлениях. Я, конечно, хочу услышать конец этой истории, но не могу же я лежать в постели и позволять ей по капле вводить в меня информацию, как вводят питание через зонд? Как и молодая Беки Прайс, решившая построить новую жизнь с Домиником, я тоже обменял неудобную правду на мимолетное ощущение покоя. Но долго это продолжаться не может. Я не стану вечно играть роль Мерлина, плененного Владычицей Озера. Вот почему еще до ее прихода в больницу я заказал такси, чтобы меня отвезли домой; я надеялся, что это разрушит те чары, которыми она, похоже, меня опутала. И в начале девятого к больнице подъехало такси. Мой лечащий врач был строг, но великодушен: «Раз вы так настаиваете, мистер Стрейтли, то я, конечно, вас выпишу. Но вы ни в коем случае не должны возвращаться на работу; еще недели две как минимум нужно выждать, иначе я за последствия не отвечаю».

Этот доктор тоже, разумеется, учился в «Сент-Освальдз». От учеников нашей школы в Молбри никуда не денешься. Они как домашние голуби: улетят в университет, исполненные надежд и амбиций, и не успеешь оглянуться, как они снова тут как тут, только повадка у них, может, стала чуть более осторожной, однако они по-прежнему считают себя достойней и умнее всех прочих. К счастью, мой лечащий врач – доктор Масси – в моем классе никогда не учился, и уже одно это значительно облегчает наше общение, иначе я и взглянуть на него был бы не в состоянии, тут же не вспомнив маленького мальчика-недомерка с улыбкой до ушей и неприятной привычкой снимать под партой свои башмаки и гонять их ногой туда-сюда, выполняя письменное задание по грамматике.

Доктор Масси, слава богу, подобных воспоминаний у меня не вызывает; я помню лишь его фамилию на школьной Доске Почета и мальчишескую физиономию в толпе других учеников, словно видимую издалека. И для него самого это, похоже, весьма существенно: он не испытывает «школьного» страха и спокойно делится вслух своими профессиональными соображениями и опасениями с одним из своих бывших учителей, который теперь является его пациентом; он, например, честно признался мне, что не исключает возможности повторного приступа, поскольку моя болезнь ему пока что не совсем ясна, но поскольку я человек взрослый и ответственный – при этом у него было такое выражение лица, словно он меня вовсе таковым не считает, – то, разумеется, имею полное право отказаться от госпитализации и отправиться домой, раз уж мне непременно так туда нужно. Но до больничного крыльца меня по его требованию все-таки довезли в инвалидном кресле, хотя я был вполне в состоянии дойти туда и на своих двоих, о чем я и сообщил ему, когда мы достигли дверей и, стало быть, границ его владычества.

Он быстро глянул на Ла Бакфаст, которую, по-моему, считает моей родственницей, и строго сказал:

– Вы ведь проводите мистера Стрейтли? В таком случае постарайтесь заставить его после поездки непременно немного отдохнуть. И потом, ему крайне вредны любые волнения.

Такси, к счастью, подъехало буквально к самому крыльцу, поэтому я смело заявил:

– Я абсолютно уверен, что вполне мог бы и сам до дому добраться. – И двинулся к машине так резво, насколько у меня хватило сил. – А у миссис Бакфаст, – прибавил я, – и без меня дел хватает. Не хватало ей еще за непокорными сотрудниками присматривать.

Ла Бакфаст улыбнулась:

– Тут вы, конечно, правы, но я все-таки лучше вас провожу. Просто на тот случай, если вы задумали по дороге куда-нибудь еще заглянуть. Например, на стройку, к Дому Гундерсона.

Я встрепенулся:

– Что-что?

С ответом она не торопилась. Выждала, пока я устраивался на заднем сиденье, потом села рядом и только тогда сказала вполне миролюбивым, впрочем, тоном:

– Признайтесь, Рой, была у вас подобная мысль?

Чтоб мне застрелиться! Может, и была, а ей-то что? И я сказал:

– А если и так? Оттуда до моего дома всего полмили.

– Полмили пешком через парк в половине девятого вечера. Нет, Рой, я думаю, этого делать не стоит. По крайней мере, сегодня. Да там и смотреть-то пока не на что.

Я наклонился вперед и сказал водителю:

– «Сент-Освальдз», главный вход, пожалуйста. Я вернусь максимум через десять минут.

Ла Бакфаст только плечами пожала:

– Как вам будет угодно, – и сунула водителю банкноту: – Я провожу этого господина, а вы, пожалуйста, не уезжайте.

Уже совсем стемнело, когда мы добрались до стройки. Я как-то совсем позабыл, до чего быстро осенью сгущаются сумерки. Главные ворота, разумеется, оказались заперты, но Калитка Привратника, возле которой стояла его будка, была открыта. Эта будка или сторожка изготовлена из сборных щитов заводским методом; из нее наш привратник Джимми Уотт обычно наблюдает за всеми приходящими и уходящими. Как только мы вошли на территорию школы, на пульте охраны вспыхнули сторожевые огоньки (наш обновленный «Сент-Освальдз» стоит на страже полученных им инвестиций), а из окна сторожки немедленно высунулась голова Джимми.

– Эй, кто это там? – крикнул он. – О, да это вы, мистер Стрейтли! Ну, как вы? Все в порядке?

– Да, Джимми, спасибо, – сказал я. – Нам просто захотелось посмотреть, как идет строительство, так что беспокоиться не о чем.

– Окей, босс. – Голова Джимми снова исчезла, а мы с Ла Бакфаст направились прямиком к строительной площадке, находившейся всего в нескольких сотнях ярдов и обнесенной оградой из металлической сетки. Там, где каждое лето возникало настоящее озеро, теперь, похоже, строился самый большой и самый впечатляющий памятник некоему мальчику со времен основания нашей школы.

Вопрос только в том, какому именно мальчику? Руперту Гундерсону или Конраду Прайсу?

Все свободное место на территории стройки было занято передвижными бытовками для строителей и всевозможной техникой. На высоких опорах, напоминающих эшафоты, были установлены сторожевые прожекторы, буквально обступившие нас со всех сторон, стоило нам подойти ближе к строящемуся зданию. Стены его были ярко освещены, и я увидел, что теперь это уже действительно здание. Оно оказалось значительно больше, чем я его себе представлял, и имело форму корабля. Собственно, весь скелет здания был