числе. А потом нас Скунси засек. То есть он меня засек, потому что кто-то явно меня заложил. А я как раз у Скунси в классе учился, вот он откуда-то про меня и прознал. А Конрад, как всегда, вышел сухим из воды. Но это, в общем, обычные школьные делишки. Ничего особенно плохого в тех наших проделках не было. В отличие от того случая на железной дороге. – Он снова потер переносицу. Этот странно детский жест как бы моментально превращал его в четырнадцатилетнего подростка. – Тогда мы действительно гадко поступили. Извините, если я вас расстроил. Я не хотел.

Я была удивлена. Не так часто женщина получает извинения от мужчины, и уж точно не в подобных обстоятельствах. Я куда больше привыкла к совсем другим словам: Ты что, шуток не понимаешь? или С чего это ты такая чувствительная? Маленьким девочкам дают подобные уроки чуть ли не с колыбели. Мальчишки всегда такие. И вообще это мужской мир. А он так с тобой поступил, потому что ты ему нравишься. Работая в «Короле Генрихе» и позже в «Сент-Освальдз», я привыкла всегда относиться к себе сурово, а к окружавшим меня мужчинам – мягко. Мужчины ведь такие хрупкие, Рой; и они совсем не привыкли отвечать на брошенный им вызов. На меня вдруг волной нахлынуло некое странное, почти незнакомое чувство, сквозь которое легкими уколами пробивалось сомнение. А по поводу чего, собственно, Милки передо мной извиняется, думала я. Неужели он действительно имеет в виду тот случай под Перечницей? Или, может, он просит прощения за что-то совсем иное?

– Спасибо, – сказала я и даже слегка испугалась, чувствуя, что вот-вот расплачусь. – Спасибо!

Согласно легенде, река Мнемозина дополняет Лету; это шестая потайная река Аида, и находится она во владениях той богини, которая старше Зевса. Посвящаемые получали возможность испить ее вод и избежать беспамятства Леты. Мне всегда казалось, Рой, что вода в ней соленая. Горько-соленая, как память. И когда слезы все-таки хлынули у меня из глаз, это были воды Мнемозины, что бились о запертые двери Времени, а потом, внезапно вырвавшись на свободу, принесли с собой и весь мусор минувших лет.

Я зарыдала не столько от горя или печали; мои слезы были вызваны неким куда более глубинным чувством, моей внутренней реакцией на слова того, кто сейчас стоял передо мной. Я рыдала и никак не могла остановиться, а соленые слезы все текли и текли, обжигая, как напалм, ибо были исполнены едкой горечи, тоски и огня – и всех вернувшихся воспоминаний.

Глава седьмая

Классическая школа для мальчиков «Король Генрих», 15 июля 1989 года

Некоторые из этих воспоминаний были подобны почти взрослым, уже оперившимся, птенцам, а некоторые, неумело трепещущие крылышками, были еще покрыты младенческим темным пухом. А одно из них предстало в зеленых тонах и принесло с собой запах гари.

За этой зеленой дверью явно что-то есть. Что-то очень большое.

Разумеется, для пятилетней Беки Прайс понятие «что-то очень большое» было весьма относительным. И все-таки я хорошо помню, как испуганно сжимала в руках свой красный портфельчик, как в темноте таилось нечто огромное, как затем послышался некий странный глухой стук – словно захлопнулась дверь пустого склепа…

Та зеленая дверь. Мистер Смолфейс. Противный вкус закушенной фольги на зубах. И вкус слез. И ощущение, похожее на солнечный ожог, на моем залитом слезами лице. Та дверь. Где же я ее раньше видела? В школе «Король Генрих» не было ни одной зеленой двери. Почти все двери там были из темного натурального дерева, и лишь некоторые – например, в туалетах, – были более дешевыми, выкрашенными черной краской.

Но дверь из моих воспоминаний точно была зеленой; того же оттенка, что и на банке с «Золотым сиропом»; и из-за этой зеленой двери как бы выбивался некий тошнотворно яркий, неестественный свет, словно в кошмарном сне. Из ядущего вышло ядомое, и из сильного вышло…

– Мисс? – Его голос был полон сочувствия. – Мисс, что с вами? Вам нехорошо?

Я глубоко вздохнула и открыла глаза. Милки стоял рядом, буквально нависая надо мной, и вид у него был неуверенный и встревоженный. Мужчины крайне редко знают, как им поступить, если женщина в их присутствии плачет или проявляет еще какие-то признаки огорчения. В фильмах мужская реакция на подобные вещи бывает обычно довольно агрессивной – это яростный поцелуй, или пощечина, или выплескивание воды из стакана прямо ей, бедняжке, в лицо. Ну, разумеется. Ведь фильмы по большей части снимают именно мужчины. Любая женщина куда лучше знала бы, как в данном случае следует поступить.

– Ничего, все в порядке, – сказала я и заставила себя улыбнуться. – Это просто… воспоминания, знаете ли.

– Окей. – Он все еще выглядел настороженным. – Если вы уверены…

– Абсолютно. Ничего не поделаешь – гормоны; приходится их любить. – Я еще шире улыбнулась, и Милки явно несколько расслабился. Я, можно сказать, читала его мысли: гормоны, ну и слава богу; просто гормоны, ко мне это никакого отношения не имеет.

Ах, мужчины, до чего же вы предсказуемы! До чего легко сбить вас с толку – слезами, сексом или теми же «гормонами». Вы прорубаете тропу к таинству интимных отношений сквозь густые заросли наших, женских, загадочных чувств и ощущений подобно рыцарю из волшебной сказки, который пытается пробиться сквозь непроходимую чащу. Если бы только вы смогли стать такими же, как мы, говорите вы, и глаза ваши полны надежды. Если бы вы смогли стать не такими эмоциональными, уязвимыми и непредсказуемыми!

Я вытерла лицо подолом блузки.

– Мне надо идти. Если мистер Джером станет меня искать, я буду в Нижнем коридоре, где-то в районе Маленького Театра и раздевалки для средних классов.

– Ладно, буду посматривать, – кивнул Милки. – Как вы сказали? Мистер… э-э-э… Джером?

– Да. Вы его знаете?

Он покачал головой. По-моему, он больше всего хотел поскорее вернуться к своей работе, тем более что кризисная ситуация с моими слезами была уже благополучно исчерпана.

– Ну, тогда просто покажите ему, в какой стороне меня искать, – сказала я и повернулась, чтобы уйти, потом все же спросила: – Кстати, вы, случайно, не знаете, есть ли у нас в школе где-нибудь зеленая дверь? Вам никакая зеленая дверь не вспоминается?

– Да вроде бы нет, мисс. Ничего такого и на память-то не приходит. – Отчего-то голос теперь звучал мрачно, почти сердито. – Может, когда-то давно здесь что-то такое и было, но явно еще до меня. – Он наклонился и достал из своего ящика какой-то инструмент, словно желая сказать, что мне лучше поскорее уйти и не видеть его глаз. – В общем, мисс, пора мне за работу приниматься, а то я ее никогда не закончу.

Глава восьмая

Классическая школа для мальчиков «Король Генрих», 15 июля 1989 года

Когда