— Слушайте, братья! Вчера на Второй шахте во время перерыва опять отключили свет, и лавщик Тимура сидел на бревне, ничего не делал…

— Снова эти разговоры о работе! Прекрати! Сколько можно?

— Нет, нет, слушайте! Он сидел на бревне, вокруг темень, конвейер не работает. И вдруг к нему со спины тихо подкрались люковщицы Нина и Зина, схватили его за руки с двух сторон!

— Нина и Зина? Неужели? И что?

— Ну, ты же знаешь, какие люковщицы силачки! Они его так схватили, он не мог пошевелиться!

— Так, интересно…

— Не перебивай, сука, слушай! Потом они расстегнули ему штаны, залезли туда руками и стали ругаться: «Фу! Боже мой! Какой у японцев маленький член! Черт возьми, епёнать!» Но тут от их рук — ну, ты сам понимаешь, что случилось. Они ужасно обрадовались и стали спорить между собой: «Я первая!» — «Нет, я первая!» — «Нет, я первая, я мужской член во рту уже год не держала!» — «А я два года!» Но пока они так ругались, вдруг включили свет — вы представляете, какая открылась картина?!

Все расхохотались.

Однажды вечером после ужина Юдзи сидел в штабе батальона. Неожиданно молодой ефрейтор Сигемото, только что вернувшийся с работы на лесном складе, робко заглянул в дверь:

— Добрый вечер, сержант Ёкояма, можно войти?

— Входи, Сигемото, добрый вечер.

Он, низко кланяясь, подошел к Юдзи:

— Сержант Ёкояма, у меня к вам большая просьба. Но я не знаю, могу ли обратиться…

— Не стесняйся, говори, в чем дело. Я постараюсь помочь тебе, ведь мы земляки и ровесники.

— Спасибо. Вот моя просьба. — Он робко достал из кармана измятую бумажку и сказал: — Прошу вас перевести это письмо на русский язык.

Прочитав письмо, Юдзи ответил:

— Гм, Сигемото… Это же любовное письмо. В кого ты влюбился?

Он покраснел.

— В Зину…

— В Зину с лесосклада?

— Да, — сказал тот, краснея еще больше. — В нее…

— Понятно. Но понимаешь, Сигемото, ведь твое письмо написано стихами. А я никогда не писал стихов по-русски. Не знаю, справлюсь ли я с такой сложной задачей.

— Ёкояма-сан! Я не смею вас утруждать. Но если вы попробуете…

— Ладно, ладно, иди. Я попробую.

Юдзи взял ручку и стал переводить его стихи на русский язык:

Если луна превратится в зеркало,

Я смогу всю ночь смотреть

На твое милое и любимое лицо!

Если ветер коснется листвы за окном,

Я тут же услышу в нем твой нежный голос…

На следующий вечер Сигемото радостно вбежал в наш штаб.

— Ёкояма-сан! Благодарю вас! — еще больше закланялся он. — Я добился цели! Прочитав мое письмо, Зина залилась слезами от радости! Ура! Спасибо вам!

И, сказав это, Сигемото подарил Юдзи целый кисет махорки.

Пурга мела трое суток, но к утру четвертого дня перестала. Небо прояснилось и стало голубым и прозрачным, без единого облачка.

Скрипя валенками-катанками по свежему снегу, лейтенант-казначей Лысенко со своей помощницей Татьяной прошли через караульное помещение и направились к штабу батальона. У входа в барак лейтенант Лысенко, пожилой обстоятельный украинец, стряхнул рукавицей снег со своей овчинной шубы, веником обмел валенки, потом вошел к японцам и сказал:

— Доброе утро, товарищи! Как дела? Ночью была сильная пурга, вы хорошо спали?

С тех пор как жизнь в лагере стала меняться к лучшему, кое-что изменилось и в манерах русских офицеров. Они почти перестали кричать и грязно ругаться и даже усвоили японскую манеру никогда сразу не говорить о делах.

— Спасибо, господин лейтенант. А как вы? Как ваш сын Виктор?

Виктор, очень живой и смышленый мальчик, учился в начальной школе и, как все дети русских офицеров, часто бывал в русском штабе.

Лысенко польщенно улыбнулся.

— Растет! — гордо сказал он. — Знаете, мне кажется, что из-за этой пурги Дед Мороз никак не мог найти к вам дорогу и приехал только сегодня на рассвете.

— Что? Какой Дед Мороз? — спросил комбат Якогава.

За то время, что прошло после его последнего разговора с начальником шахты Перовым, комбат Якогава стал действительно лучше выглядеть. То ли потому что теперь доктор Калинина регулярно измеряла его давление, то ли еще по какой-то другой причине, но после каждого визита в санчасть комбат Якогава мог уже беспробудно проспать всю ночь напролет…

Юдзи сказал лейтенанту Лысенко:

— Вы, наверное, шутите про Деда Мороза, господин лейтенант. Или это еще одно иносказание, как про царя Гороха. Да?

— Ничего подобного! Просто вы, японцы, живете в теплой стране и ничего не знаете про живого Деда Мороза. Он к вам не может приехать, поскольку у вас нет настоящих морозов. Бедные вы, бедные!

Мигнув синими глазами, Татьяна прыснула, не смогла сдержать смех. Но Лысенко даже не улыбнулся, продолжал совершенно серьезно:

— А у нас в Советском Союзе каждую ночь во время пурги разъезжает на санях и оленях настоящий Дед Мороз и развозит людям счастье. Понятно?

— Теперь понятно, господин лейтенант. Как я забыл? Действительно, какой-то дед ночью проезжал на санях через лагерные ворота, я слышал, как скрипели сани. И кажется, его фамилия Лысенко. Да, Татьяна?

— То-то! — сказал Лысенко, сел за стол и положил на него свой тяжелый портфель. — Давай, Татьяна, открывай портфель, доставай документы Деда Мороза.

Татьяна открыла портфель и вытащила огромную пачку рапортов японцев и еще каких-то документов с чернильными надписями «Ведомость».

— А теперь посмотрите сюда, — сказал Лысенко. — Вот столбец, в нем фамилии японцев. Вот их ежедневное выполнение нормы за ноябрь. Вот заработок, то есть норма оплаты труда, помноженная на процент выработки. Непонятно? Показываю. Например, согласно этим рапортам, ваш солдат Китагава заработал в ноябре 920 рублей. А солдат Такигава — 880 рублей. На ваше содержание в лагере наше правительство тратит в месяц 470 рублей. Значит, удерживаем 470 и получаем, что Китагава заработал в ноябре 450 рублей, а Такигава — 410. Теперь ясно?

Комбат Якогава изумленно уставился на лейтенанта:

— Господин лейтенант, неужели вы… неужели вы будете выдавать нам зарплату?!

— Конечно, буду.

— Но как? Чем? Продуктами?

Лысенко усмехнулся:

— Советскими рублями! А продукты и все остальное, кроме водки, конечно, вы сами купите в магазине. Дошло?

Японцы потрясенно молчали. Неужели им в руки дадут настоящие деньги и они смогут купить на них все, что захотят?! Ведь до сих пор японцы лишь тайком выменивали у русских сахар, хлеб и махорку за свои свитера или другую одежду.