Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Споры спорами, но был ещё один микросюжет, касающийся Кирилла, сына Мариенгофа, и Мандельштама. Ленинградский журналист и писатель Иннокентий Басалаев, муж Иды Наппельбаум, вспоминал:
«Лето. Столовая Дома писателей на улице Рубинштейна. Вольф Эрлих за обедом рассказывает о Доме отдыха писателей в Коктебеле. О ссорах Белого с Мандельштамом Мандельштамы завели обычай после обеда выбрасывать кости за окно. И приучили подбирать их какую-то собаку. Так прошло недели две. Собака привыкла к этим косточкам, задолго до обеда садилась перед окном и ждала. И вот однажды костей не было. То ли обед был без костей, то ли объедки выкинули в другое место… Собачка осталась без обеда. Она посидела, подождала положенное ей время, а затем стала скулить – сначала тихонечко, вполголоса, а потом разошлась. И когда собачий вой принял угрожающие размеры, – забеспокоились. Первым всполошился Мандельштам. В ни в чём не повинную собаку полетели первые камни словесных угроз. Не подействовало… И так как ни вой собаки, ни крики Мандельштама не прекращались, администрация решила собаку уничтожить… Но когда это решение дошло до детского населения писательской дачи, дети устроили конспиративное собрание. И тут выяснилось, что собаку зовут Бобка и её любят дети. Прошло собрание отдыхающих, и единогласно была принята единственная в своём роде резолюция: “Бобика оставить в живых, а Мандельштама удавить”. Резолюция эта и была преподнесена администрации Дома отдыха».377
Добавляет деталей литературный критик Георгий Горбачёв:
«Кстати о Мандельштаме. Жил он здесь в июне. Приучил местного пса Бобика ходить к нему под окно жрать кости. Пёс возьми да и приди ночью. Костей нет. Пёс воет, требует. М. в ярости. “Уберите пса! Он мне жить не даёт! Или я, или пёс! Я его зарежу”. Словом – истерика. Администрация решила пса удавить. Дети (в составе сына Мариенгофа, детей Десницкого, Томашевского и т.д.) собрались в глубоком подполье, где-то в балке, и вынесли решение, запротоколированное так: Слушали: Кого зарезать – Бобика или Мандельштама. Постановили: Мандельштама. Так мало дети писателей нынче ценят поэзию. А тем временем стали давить пса почему-то публично. Мандельштам опять в истерику. Из-за меня – давить пса! Да я лучше уеду. Оставьте животное! Результат: пёс жив, а Мандельштам уехал; по одной версии, из-за пса, по его словам – бухгалтеров много появилось, а вернее – за окончанием срока».378
Что ж, крымская идиллия в общих чертах расписана. Пора поговорить о творчестве.
Настал черёд обратиться к самым мастеровитым и искусно сделанным пьесам Мариенгофа. В 1934 году из-под его пера их выходит сразу две – «Люди и свиньи» (переделанные «Хряки») и «Бергамский плут».
«Люди и свиньи» рассказывают о маленьком провинциальном городке Хряки, в котором поезда из Москвы останавливаются один-два раза в год. Во время очередной такой остановки на станцию выходит Елена Николаевна Казарина, интеллигентная женщина-филолог. Пока её попутчики ходят за кипятком и пополняют запасы провизии, внимание Елены Николаевны привлекает витрина магазинчика. В городе Хряки жизнь устроена просто: вся инфраструктура и быт подчинены местному свинхозу. А в лавочке Елена Николаевна рассматривает фотографии породистых свиней. Её муж заведует в Москве предприятием Главсвинья. Ему, полагает женщина, будет интересно полюбоваться на местных кабанчиков. Она с увлечением выбирает фотографии в подарок мужу. Всё это выглядит довольно смешно, особенно когда фотографии с хавроньями конкурируют с фотографиями известных артистов (Варвары ля Мар и Игоря Ильинского):
Елена Николаевна. Свиньи… чудесно… Вы знаете, мой муж горит свиньями. Йоркшир? Наряден. Очень наряден. А скажите, у вас нет других фотографий?
Продавец. Цельная серия.
Елена Николаевна. Покажите, пожалуйста.
Продавец. Вот могу предложить вам Кондрат Вейдт, самый лучший артист по чертам лица.
Елена Николаевна. Очень возможно, но я, собственно, хотела отвезти своему мужу…
Продавец. Мужу? В таком случае я могу вам предложить Варвару ля Мар.
Елена Николаевна. Мой муж интересуется исключительно свиньями. У вас нет ещё свиней?
Продавец. Свиньи? Свиньи есть. Вот свиньи. Правнук Адониса с завода Эдмунда Уэри.
Елена Николаевна. Отложите, пожалуйста. Хотя мой муж не поклонник вылощенных аристократов. Покажите ещё.
Продавец. Это наша свинья. Золотую медаль получила, за красоту.
Елена Николаевна. Ух, какая хорошая!
Продавец. Возьмите.
Елена Николаевна. Конечно. Мой муж влюбится в эту хавронью… А вот англичане в свиных вопросах схоластиками стали.
Продавец. Это не вашему поезду второй звонок был?
Елена Николаевна. Что вы! А я и не слыхала. Сколько с меня?
Продавец. С вас 82 копейки.
Елена Николаевна. Получите.
Продавец. Мелочи у меня всего восемь копеек. Разрешите, я вам на гривенник Игоря Ильинского заверну.
Женщина опаздывает на поезд и остаётся в Хряках. Следующий поезд на Москву будет через полгода. Ситуация безвыходная. Елена Николаевна бросается к дежурному по станции, но тот поступает, как и подобает русскому бюрократу:
Самсон Алексеевич. Согласно пункта третьего, параграфа третьего железнодорожных правил «правом льготного пребывания в станционном помещении пользуются в случае метели, грозы, ливня, разлива рек…»
Елена Николаевна. Вы шутите?
Самсон Алексеевич. Начальник станции никогда не шутит.
Елена Николаевна. Но позвольте, товарищ, я же не виновата, что сейчас нету разлива рек.
Самсон Алексеевич. Вас никто и не обвиняет.
Елена Николаевна. Что же, из вашего параграфа человек должен на улице ночевать?
Самсон Алексеевич. Человек, гражданка, не входит в мои служебные обязанности. У вас документ имеется?
Елена Николаевна выходит на платформу и садится на лавочку. Мимо идут прохожие. Она пытается с ними заговорить, но те принимают её за проститутку. Она бежит от них, но ей уже идут навстречу два местных криминальных элемента – Часотка (sic!) и Христосвоскресе. Они пытаются ограбить женщину, и тут появляется комсомолец Павел Кудряшов. Он провожал свою жену, возвращался домой и вступился за женщину. Завязывается драка, исход которой предсказуем. И добрый малый Кудряшов ведёт Елену Николаевну переночевать к себе домой.
