– Питер Стайлс! – узнал его портье.

– У вас для меня должна быть комната.

– Да, конечно, мистер Стайлс. – Портье провел пальцем по списку гостей. – Только, боюсь, это не совсем то, что вы просили. Двести пятая. На один лестничный марш выше, третья дверь по коридору от лестницы. И вам придется ее делить с другим человеком.

– Я просил номер на первом этаже или коттедж. – Стайлс нахмурился.

– Отец ничего не мог для вас найти. Все забронировано на целую зиму.

– Двести пятая с соседом – это все, что у вас имеется?

– Да, мистер Стайлс, это хорошая комната. С видом на склоны, отдельная ванная. И сосед отличный – Джим Трэнтер, занимается для папы пиаром.

– Ладно, если больше ничего нет, – подумав, кивнул Стайлс. – У вас найдется человек закинуть мой рюкзак в комнату?

– Я не могу отлучиться, – рассмеялся портье. – А все остальные в зале или в баре. Боюсь, вам придется управляться самому. – Он снял со стойки за конторкой ключ и подал гостю.

У Стайлса задрожала рука, краска отхлынула от лица, и оно побледнело.

– Я не могу управиться сам. Пошли кого-нибудь, когда будет свободен.

– Шутите? – В голосе парня прозвучали дерзкие нотки. – Не справитесь с таким мешком?

– Где твой отец?

– Где-то тут, – ответил Ландберг-младший.

– Позови! – Голос Стайлса внезапно сделался таким жестким, что парень удивленно поднял голову. – И поспеши, если не хочешь, чтобы тебе свернули твою юную чертову шею!

Портье пожал плечами и вышел из-за конторки. Питер посмотрел на свои стиснутые руки и медленно разомкнул пальцы. Ладони были влажными от пота, он вытер их о брюки.

Макс Ландберг вышел из бара. Это был крупный, коренастый мужчина с коротко остриженными седыми волосами и смуглым, как орех, лицом. На губах заиграла заученная до автоматизма, включаемая по заказу гостеприимная улыбка. На нем были темно-синие лыжные брюки и серая тирольская куртка с синей и серебряной отделкой.

– Питер! – воскликнул он, протягивая большую руку.

– Привет, Макс!

Мужчины обменялись крепким рукопожатием.

– Извини, что так получилось с комнатой, – сказал хозяин приюта.

– Ничего, сойдет, – ответил Стайлс. – Но я не справлюсь с мешком. А твой сын, видимо, решил, что я шучу.

Улыбка исчезла с лица Ландберга. Он повернулся к сыну:

– Ну, ты, придурок, живо тащи рюкзак в двести пятую. – Когда смущенный парень поспешно скрылся с рюкзаком, он снова обратился к Стайлсу: – Он ничего плохого не имел в виду. Свое, конечно, получит, но он не со зла. – Ландберг скользнул глазами вниз. – Как дела, мой друг?

– Пока не могу рисковать таскать по лестнице тяжести. Надо, чтобы руки были свободными – удержаться, если чертова штуковина подвернется и я оступлюсь. Никому не пожелаю искусственную ногу в качестве снаряда для домашних видов спорта.

– Помочь тебе подняться наверх?

– Без ноши справлюсь. Не люблю, чтобы мне помогали и на меня смотрели.

– Мы рады, что ты приехал, Питер. Но не значит ли это для тебя сыпать соль на рану? Мы с Хеддой задавались этим вопросом.

– Я здесь для того, чтобы разобраться с сукиным сыном, который в этом виноват. – Стайлс приподнял правую ногу и с глухим стуком опустил на пол.

Первая часть истории началась год назад.

В нашей литературе много пишут о послевоенных поколениях. После Первой мировой войны наступил век джаза со своим типичным представителем Скоттом Фицджеральдом. Было потерянное поколение, описанное с такой горечью Эрнестом Хемингуэем. В наше время живет поколение, которое можно назвать людьми без цели. К нему и принадлежал Питер Стайлс.

Истинный мир после Второй мировой войны так и не наступил. Каждого юношу поджидала служба в армии, поэтому трудно было строить планы на будущее. На главные поля сражений Питер не попал, но в 1951 году в рядах корпуса морской пехоты США принял участие в войне в Корее. Завершил ее без ран, не получив ни единой царапины, и демобилизовался в чине капитана. Но война повлияла на его личную жизнь. Единственный сын, Питер, пока рос, был очень близок с родителями. Его отец Герберт Стайлс окончил в 1925 году Йельский университет и стал процветающим руководителем рекламной фирмы. Жизнь шла по заведенному распорядку: дом в Новом Канаане, ежедневные поездки утром в Нью-Йрк и два сухих мартини в Йельском клубе перед вечерним поездом обратно. На образование Питера в школе Хотчкисса и в Йельском университете денег хватало. Его будущее, если не считать перспективы оказаться в корпусе морской пехоты, не вызывало опасений.

Питер провоевал в Корее полгода, когда получил от отца телеграмму, в которой говорилось, что его мать внезапно умерла от кровоизлияния в мозг. Тяжелый удар, и не было возможности вернуться домой, разделить с отцом его горе. Герберт Стайлс не отличался склонностью к эпистолярному жанру, и все, что происходило дальше, сын узнавал урывками. Мать оставила ему свое состояние, приносившее ежегодный доход в пятнадцать тысяч долларов. Отец в пятьдесят лет вышел в отставку, продал дом в Канаане и переехал жить в Йельский клуб в Нью-Йорке.

Питер вернулся из Кореи весной пятьдесят третьего и нашел отца совершенно иным человеком, чем знал до отъезда. Вся жизненная энергия ушла из Герберта. Без работы, которая его занимала бы, он за год превратился в алкоголика без цели в жизни. Питер раньше не понимал, насколько его отец зависел от своей жены. Он всячески показывал, как рад сыну, но на уме было одно – незаживающая рана горя, невыносимого одиночества и полной пустоты. Присутствие сына только напоминало о том, что он потерял.

Питер ничем не мог помочь отцу – только продолжал поддерживать отношения. Время летело. Устраиваться на работу не было нужды – хватало того, что оставила ему мать. Образование не дало ему определенной специальности. В Йельском университете он окончил школу актерского мастерства и одно время подумывал выступать на подмостках. Потом хотел стать драматургом. Но теперь не испытывал тяги сделать карьеру.

Когда уходил на войну, воображал, будто страстно влюблен в Элизабет Скофилд. Но незадолго до смерти матери получил от нее «письмо дорогому Джону»[9]. В письме сообщалось, что она вышла замуж за Тома Коннорса, однокурсника Питера, у которого уже была в Нью-Йорке хорошая медицинская практика.

Не желая ежедневно общаться с отцом, Питер нашел себе квартиру с садиком рядом с Грамерси-парком. Купил спортивную машину. Форма вещей имела для него большое значение, а ее отсутствие заставляло страдать. Ему казалось, что дурной стиль способствует разрушению морали и подрывает традиционный образ жизни. Выражает пренебрежение закону и порядку. Прежний уклад разрушен, а новый не обрел осязаемой формы. И все, обезумев, рвались неведомо куда. Питер написал на эту тему несколько статей, и, к его удивлению, их напечатали в «Нью-Йоркере», в «Атлантике» и в каком-то малоизвестном журнальчике, выходящем на Западном побережье раз в квартал. Как-то во время одного из редких обедов с отцом в Йельском клубе к Питеру подошел его товарищ по колледжу Фрэнк Девери и предложил писать для еженедельного новостного журнала. Так получилось, что, не представляя заранее, что получит такую работу, Питер Стайлс стал признанным автором материалов на темы от политики до лыжных соревнований. Занимаясь лыжной темой, впервые открыл для себя приют «Дарлбрук». Каждую зиму он ездил в Вермонт ради собственного удовольствия, подружился с Ландбергами и стал первоклассным лыжником.