например, Варвара Андреевская, кто – башлыком, и этот человек внимательно следил за наблюдателями, а когда его заметили, удалился в кухню. Человек этот оказался П. Габисония. Он говорил, что его трясла лихорадка. Его словам не хотели верить: он, дескать, притворяется больным. Наконец, и само странное его любопытство обличало его в преступлении. Говорили, что он притворяется больным, хотя в скорбном листе значится, что он страдал давнишней лихорадкой. Довольно взглянуть на этого исхудавшего человека, чтобы убедиться, насколько его жизнь сильно подточена сифилисом и кавказской болезнью. Говорят, что он интересовался розысками, и ставят это ему в вину. Но, господа судьи, ведь это делает Цинамзгваров, который лично не знал Андреевскую, а так заинтересовался сам, что и следствию-то доставил половину материалов. Спросите себя, неужели никто из вас, узнав, что случилось по соседству что-то необычное, не пожелал бы поглядеть на это зрелище.

Но венец всех улик – в искусстве строить предположения, смелые до невозможности, более тонкие, нежели паутинная сеть, это царапина над правым соском у П. Габисония, открытая 14 августа, следовательно, через три недели спустя после происшествия, на таком месте тела, которое я отношу к секретным, потому что не только в высшем классе, но и в простонародии на Кавказе никто этого места не обнажает; даже у русского мужика оно спрятано под рубашкой, а у здешних – под рубашкой, архалуком и черкеской. Исходя из слов доктора Маркарова, что ранка эта могла быть отнесена ко времени, когда совершено преступление, то есть к 22 июля, суд связал эти два факта и вывел заключение, что царапина могла быть причинена Габисония во время совершения убийства, но ставит между этими словами маленькую, ничтожную на вид частичку только: царапина только и может быть причинена Габисония при совершении убийства. Сказать это, значит вывести заключение не о возможности, а о достоверности, то есть, что Габисония при совершении убийства исцарапан. Позвольте мне этот замечательный образец логики пояснить примером: 12 октября 1877 г. много людей ранено за Дунаем, под Горным Дубняком. Я тоже, положим, к этому времени порезал себе руку. Рана по времени совпадает со сражением при Горном Дубняке, из чего я вправе составить предположение, что я мог быть ранен под Горным Дубняком, но, вставивши частичку только и утверждая, что я только мог быть ранен под Горным Дубняком, выйдет, следовательно, в результате, что я в самом деле ранен под Горным Дубняком, за что и могу претендовать на получение военного ордена Георгия четвертой степени. Но возвратимся к Габисония. Если он действительно изранен при убийстве Н. Андреевской, то как же рука ее туда попала и как на самых этих нежных руках не было следа того, что они рвали черкеску, верхнюю рубаху и добрались до самого соска. В скорбном листе записано, что есть ранки у Габисония также и на руке, на противоположной стороне голени, в двух местах две ранки. Я удивляюсь, как не отнесены они тоже к убийству и не приписаны руке Н. Андреевской. Все же эти улики, вместе взятые и уничтожающиеся при строгом анализе, доказывают только, как мало постигается у нас вообще, что такое улика в преступлении и как искусственный подбор как бы улик, псевдоулик, лишь бы их было много по счету, вполне достаточен для осуждения людей, хотя бы в их действиях не было ничего, имеющего какое бы то ни было отношение к преступлению, кроме их случайной близости по времени и месту к преступлению, еще не доказанному, но предполагаемому совершившимся.

За Габисония стояли в категории прислуги Зураб Коридзе и Иван Мгеладзе, оба умершие, оба подлежащие и упоминанию и разбору ныне с одной лишь стороны, не признались ли они в прямом и непосредственном участии в преступлении и не усиливает ли их участие подозрения, падающего на остальных. Иван Мгеладзе убил большую злющую, собаку и запер остальных. Если предположить, как должен был действовать суд, что оба эти действия совершены по приказанию Д. Чхотуа, то затем участие Мгеладзе, видимое и доказанное, сведется до нуля. Если, не получив приказания, он запер собак в сторожку, то и в таком случае я уже доказал, что это обстоятельство безразлично; кроме того, оно опровергается показаниями Тумановой, что собаки не были заперты.

О Зурабе Коридзе, появившемся первым после исчезновения Н. Андреевской, есть два совершенно противоположных обстоятельства в показаниях В. Андреевской, с которыми, по причине, уже рассмотренной, должно обходиться очень осторожно.

В показании от 25 июля В. Андреевская говорит: «Я стала звать Нину, потом позвала Зураба, Зураб крикнул «сейчас» и с полчаса не являлся; после чего явился и сказал, что раздевал Д. Чхотуа».

В показании 29 июля она говорит: «Через четверть часа, после ухода Нины, услыхав треск в коридоре, я крикнула Зураба, он ответил «сейчас» и пришел через полчаса, когда огарок уже догорал. Я приказала ему убрать огарок и принести свечку».

По показанию ее 9 ноября она говорит: «Я вышла в коридор, с удивлением увидела свечку на полу у двери и услышала приближающиеся шаги из комнаты Д. Чхотуа. То был Зураб, шедший босиком».

Разницы здесь малехонькие, но они существенны. Это обстоятельство о сапогах наводит на мысль, что сапоги были мокрые, когда барышню топили. К счастью, мокрых сапогов нигде в доме не оказалось, а простонародье, как во всем свете, так и здесь, любит ходить босиком; что же касается до места, где В. Андреевская встретилась с Зурабом, то его откровенное признание: «Я иду от Чхотуа», – разом упрощало вопрос. Нет, нужно было, чтобы Зураб не сам сказал, что его накрыли возвращавшимся от Чхотуа, и вот почему во втором показании его заметили в коридоре.

Так или иначе Зураб мог раздевать Чхотуа, а так как против него нет никаких других данных, кроме вымученного признания средствами, которые осудил окружной суд, то я не сомневаюсь, что за полным отсутствием данных о мере участия Зураба Коридзе, вы, господа судьи, если бы его судили, то тотчас же и оправдали бы его.

Остается оправданный Николай Чхотуа, которого несчастье заключается в том, что он жил в доме Шарвашидзе и, по-видимому, спал в момент, когда Н. Андреевская пропала. Говорят, что в последнем слове он сказал: «Господин прокурор во всей своей речи обо мне не упомянул ни слова, что же мне после того говорить в мою защиту?». Свобода, которая выпала на долю Николая Чхотуа, оспорена апелляционным протестом товарища прокурора. Первый раз суд сказал: убийство совершено через домашних, но кем, нет никакой возможности выследить и указать прямо на одну какую-нибудь личность. Совершено с участием домашних, следовательно,