– Классно, – прокомментировала Джен.

– Но незаконно, – сказал Джефф, все еще борясь с отвращением, вызванным воспоминанием о брате. – Я сказал ему это, а он просто ответил, что такого не было. Сказал, чтоб я отвалил.

– А если бы вы его сдали? – спросила Джен.

– До этого я пытался, – ответил Джефф. – Когда работал в сенате. Мне никто не поверил, а я не смог доказать.

– Доказать такое тяжело, – сказал Маттшопф. – Это как доказать намерение. Оно происходит за доли секунд. Нужны полные записи всего-всего, и это должно произойти более одного раза.

– Сейчас я бы смог, – мрачно пробормотал Джефф.

– Правда? – переспросила Джен.

– Определенно. Совершенно точно. Он же занимался этим, пока мы сидели в бочке. Он занимается этим много лет. Я делал захваты.

Джен пристально на них посмотрела.

– Как по мне, это дает хороший повод запрятать вас куда-нибудь. Вы думаете, это он сделал?

– Мы не знаем, – ответил Маттшопф. – Мы много об этом говорили, но узнать никак не можем. Уже прошло какое-то время, и я не уверен, что мы действительно могли бы это доказать. И Джефф сделал врезку только на Чикагской бирже и отправил пакет данных в Комиссию. Поэтому тут все сложно.

Джен задумалась.

– Ладно, давайте лучше отдохните. Мы выставили дополнительную охрану в здании и на этом этаже, может, вы их заметите, но это наши люди. Никто вас больше не потревожит.

– Хорошо.

* * *

На следующий день Джен получила на руки конверт из офиса Горана. Печатные списки букв и цифр ни о чем ей не говорили. Разве что напоминали какие-то геокоординаты, но не более того.

Час спустя к ней зашел сам Горан.

– Этот кабинет безопасен? – спросил он.

– Да. Заглушка работает.

– Хорошо, тогда слушай. То, что ты видишь здесь, – это список дистанционно управляемых подводок, которые посещали контейнер каждый двенадцать часов. Они все приходили из одного очень загруженного причала в Куинсе. Поэтому здесь мы многого не добьемся – для этого нужно задержать хоть одну из них. Ведь тем причалом пользуются тысячи людей.

– Значит, нам не повезло.

– Похоже на то. Но ты упомянула «Пинчер Пинкертон», и я проверил, нет ли у них каких-либо связей с твоим делом. Нашлось кое-что, что может показаться тебе интересным. Они точно оказывали услуги по безопасности «Олбан Олбани», а также лично Генри Винсону. И были связаны с рядом похищений людей. А также убийств, по мнению ФБР. И еще ФБР включило их в десятку худших компаний по безопасности. А это дорогого стоит, плохой знак.

Джен задумалась над этим.

– Хорошо, спасибо, Горан.

– То, что уже случилось, доказать будет тяжело, – сказал Горан. – Будь это вообще возможно, ФБР бы уже их пришпилило. Лучший твой шанс теперь – поймать их, когда они предпримут что-нибудь в следующий раз.

Наступил день, когда членам кооператива предстояло проголосововать, принимать предложение, поступившее через «Морнингсайд Риэлти», или нет. Бестолковое расследование Шарлотт так и не выявило, кто за этим стоял. Но, кто бы это ни был, условия кооперативного договора требовали проводить голосования в течение 60 дней после возникновения соответствующих вопросов, а сейчас шел уже 59-й, и Шарлотт не хотела, чтобы потом выявились какие-нибудь формальные нарушения. Она, как могла, порасспрашивала людей, чтобы узнать их мнение, но невозможно было оценить общее настроение в здании с более чем двумя тысячами жильцов, просто бегло осмотревшись. Она была вынуждена поверить, что люди ценили это здание не меньше, чем она, и бросить кости. По сути, голосование было как бы общественным опросом, и, если бы люди решили принять предложение, она подала бы на них в суд или покончила жизнь самоубийством – в зависимости от собственного настроения. А настроение у нее было не очень.

Многие жильцы собрались для голосования в столовой и общей комнате, заполнив их так, как случалось редко даже в часы ужина. Шарлотт разглядывала сограждан по этому маленькому городу-государству с таким беспокойством и недоверием, что это походило на некий новый тип страха. Разбирало ее и любопытство, но по их лицам и поведению невозможно сказать, как они собираются голосовать. Большинство лиц знакомы, полузнакомы или казались знакомыми. Ее соседи. И это лишь те, кто захотел явиться лично; вообще любой член кооператива мог проголосовать из любой точки мира, а здесь присутствовало около половины участников. Тем не менее час пробил, и все, кто хотел проголосовать заочно, к этому времени должны были уже изъявить свою волю. А значит, итог должен стать известен в течение этого часа.

Желающие высказаться говорили все, что считали нужным. Здание хорошее; здание плохое. Предложение хорошее; предложение плохое. Четыре миллиарда – это по два миллиона каждому члену: это много; нет, это мало. Шарлотт не могла слишком долго удерживать на их речах внимание – она только улавливала, за они или против, а суть споров оставляла на потом. Она знала только то, что знала. Но пора было переходить к делу.

Итак, Мариолино объявил начало голосования, и все кликнули счетчики, которые были зарегистрированы на каждого участника. Мариолино дождался, пока высветится сообщение о том, что все проделали свое действие, после чего с помощью своего планшета прибавил эти голоса к голосам проголосовавших заочно. Все, кто не проголосовал к этому моменту, просто оказались непричастны к принятому решению, так как кворум явно был собран и без них.

Наконец, Мариолино поднял взгляд на Шарлотт и остальных присутствующих.

– Предложение о покупке здания отклонено. 1207 голосов против, 1093 – за.

Все ахнули дважды – сначала в ответ на само решение, а потом на то, насколько невелик оказался перевес. Шарлотт одновременно и испытала облегчение, и ощутила тревогу. Почти на грани! Если придет повторное предложение, но существенно большей суммы, как это часто случается в сфере недвижимости в аптауне, для одобрения сделки понадобится, чтобы мнение изменило не так уж много людей. То есть результат был сродни отсрочке казни. И вообще, чем больше она об этом рассуждала, тем сильнее злилась на ту половину сограждан, которые проголосовали за продажу. Что они себе думали? Неужели в самом деле представляли, что деньгами хоть как-то можно возместить то, что они создали здесь? Словно их ничему не научили долгие годы борьбы за то, чтобы это место стало пригодным для жизни, городом-государством со своей планировкой. Все ценности и идеалы, казалось, таяли под наплывом денег, этого универсального растворителя. Деньги, деньги, деньги. С их ложной взаимозаменяемостью. Словно за них можно купить смысл, купить жизнь.