Если бы знал Государь, как странно беспомощна его полиция. Ведь Кириллов не сказал ему главного…

Мне сообщил об этом красноносый филер. Он пришел через несколько дней после взрыва. Он был взбешен. Оказалось, его отправили на пенсию за излишнее усердие!

Дело было так. Его осведомитель сообщил ему, что некий пьяный гвардеец рассказывает, будто его любовница хранит подпольную литературу. Мой красноносый тотчас арестовал гвардейца. Испуганный гвардеец всё рассказал: литературу его любовнице передала некая барыня – лучшая подруга любовницы… Заставили гвардейца узнать, где живет эта барыня.

Он показал квартиру. Филер принялся наблюдать… Подругой любовницы оказалась красотка – дворянка с безукоризненными манерами. Ее мужем был элегантный молодой господин… И тогда филер устроил обыск в их квартире. Была обнаружена железная банка, в ней – смесь нитроглицерина и магнезии – необходимые составляющие динамита… В общем, квартира оказалась динамитной мастерской. Более того, наш филер при обыске захватил некую бумагу, которую застигнутый врасплох хозяин квартиры тщетно пытался сжечь в камине. На бумаге был план здания, и на одном из помещений стоял крест. Филер сразу определил – это план Зимнего дворца. А крестом отмечена Желтая столовая.

Он доложил немедля Кириллову. Тот бумажку с планом забрал и его поблагодарил…

А накануне взрыва филер шел по Садовой, когда его сзади стукнули по голове… Вышел он из больницы уже после взрыва. И узнал: на пенсион его вывели. Говорят, отдыхай, после таких ударов служить не можешь!

– А я могу, ваше сиятельство, еще как могу!

Я взял его на службу.

Итак, до взрыва Кириллову было совершенно ясно, что собираются взорвать столовую в Зимнем – в доме царя… Надо было тотчас устроить тотальные обыски во дворце. Логично было проверить всю прислугу. Ведь скорее всего кто-то из дворца сообщил террористам точный план здания. Ничего этого не было сделано. Даже царю не доложили о страшной находке.

Но я уже не удивлялся. Это (в который раз!) подтверждало мою мысль: они решили его убить.

Только я, ничтожный червь, мог ему помочь. Точнее, спасти его. Это была теперь моя миссия.

В эти дни началось безумие. Все газеты были полны страхов, писали только о взрыве.

Заголовки – на всю страницу: «Динамит в Зимнем дворце!», «Покушение на жизнь Государя в его жилище!» Цитаты: «Это, скорее, похоже на страшный сон. Где же предел и когда же власть положит конец этому изуверству?», «Вопрос стоит просто – есть ли еще власть в Империи? Или нами уже правят молодчики с бомбами?».

Я был в Аничковом, когда приехал Великий князь Михаил Николаевич (в Аничковом его не любили, прозвав «И нашим, и вашим»).

Он рассказал:

– Утром сегодня я пил кофей и вдруг подумал: этот милейший лакей вполне может быть на службе у нигилистов… И подбросить в мой кофей цианистый калий. Захожу в гостиную – там истопник чистит камин. После его работы велел проверить, нет ли там адской машины… Жизнь стала сильно похожа на ад…

Потом приехал Кириллов, молча положил перед Цесаревичем письма в Третье отделение. «Берегитесь ваших трубочистов, им велено в важных домах сыпать порох в трубах…» «Бегите прочь из театров, маскарадов, ибо на днях намечены взрывы – в театрах, во дворцах Великих князей, в казармах…»

Рассказал:

– Появились прокламации, будто вскоре взорвут весь Петербург и со дня на день взлетит на воздух водопроводная труба в городе – останемся без воды…

Были разбросаны листки в казармах Преображенских, Конногвардейских и Восьмом флотском экипаже с сообщением, что они будут взорваны.

Фирс доложил мне:

– Ваше сиятельство, мне сообщил полицейский, будто заминирован центр и, может быть, наш дом… И злодеи пошлют на город воздушные шары с динамитом. Я искал мину в подвале, но ничего не нашел. Я человек темный, может, кого послать в подвал поумнее?

Я пригласил ученого из университета, и он обыскал наши подвалы – ничего!

В Аничковом занялись тем же. Вокруг дворца выставили караул – перекрыли Невский, – публика обходила дворец по противоположной стороне улицы.

Из города потянулись кареты.

Новые слухи! Пришел Фирс. Стало известно, что 19 февраля, в годовщину отмены крепостного права, в центре города должны взлететь на воздух все главные здания. Все тот же полицейский показал Фирсу захваченную у нигилистов карту города с отметками для взрывов. И наш особняк отмечен на этой карте…

Я поговорил с полицейским. Тот обязался предупреждать и попросил деньги за услугу. Сразу отлегло, понял: это всего лишь новое «предприятие». И тем не менее многие семьи бегут из города…

Я был в Аничковом, когда приехал Победоносцев.

Он в гостиной громко обратился (воззвал!) к Цесаревичу:

– Общество жаждет новой организации власти, ожидает спасителя! Будьте им! Помогите ослабевшему отцу!

Цесаревич прослезился.

На следующий день я отправился к Федору Михайловичу.

Моя родственница встретила меня в передней и шепотом попросила тревожить его как можно меньше. После взрыва в Зимнем дворце он необычайно нервный, утром у него был припадок.

Как всегда по приходе от Федора Михайловича, весь разговор записал…

Он принял меня в кабинете. Бедно обставленная комната, окна которой выходят в переулок. Единственное украшение – копия «Сикстинской мадонны» Рафаэля и вид из окна на Владимирскую церковь. Он ее прихожанин.

Он стоял у стола… Всегда поражаюсь незначительности его облика – невысокий, чуть сгорбленный, с незапоминающимся изможденным лицом и аккуратно зачесанными редкими волосами, с жидкой бороденкой… Но сегодня вместо обычного серого лица ко мне обернулось нечто алое, распаренное… Не успел я подумать об этом, как он пояснил:

– Это после припадка, лицо пот заливает, и оттого вид как из бани. И в самом деле – этакая банная легкость… Вы, мой молодой друг, меня сейчас жалеете? Напрасно! Боже мой, не могут понять – как раз в минуты припадка я здоровей, счастливей и яснее умом, чем самый здоровый и умный человек на земле. Будто выздоровление после пережитого… – Помолчал, потом с усмешкой спросил: – Когда пригласите бедных родственников в ваши хоромы?

Мне был неприятен этот тон. И я постарался переменить тему.

Я знал его слабость – тщеславие, столь обычное у литераторов и столь странное у такого необычного человека… Я заговорил о нынешнем успехе «Карамазовых». Много слов сказал про читательские восторги (кашу маслом не испортишь) и закончил словами:

– Нынешняя молодежь именно в вас теперь видит пророка.

Однако на этот раз все было иначе.

– Пророка? Молодежь? – Он зло засмеялся. И, буравя меня пронзительным взглядом, добавил: – Я, милостивый государь, решил написать продолжение «Карамазовых»… про нашу молодежь…