эксперимент под названием «Тишина: Мы живем на публике» (Quiet: We Live in Public). Он пригласил чуть более 100 добровольцев жить в шестиэтажном здании на Манхэттене. Участникам доставляли еду, обеспечили все необходимые допинги и развлечения, дав полную свободу при условии того, что все их действия будут снимать на камеру. Харрис создал живую метафору того, чем со временем стал интернет, – местом, в котором люди с удовольствием продавали свою приватную жизнь для того, чтобы привлечь к себе внимание. Один из участников эксперимента вспоминал: «Мы жили в мире, в котором не было секретов и ощущения времени. Мы были как дети, о которых заботятся»4. Оба проекта (Рингли и Харриса) моментально назвали оруэллианскими.

Если проект «Тишина: Мы живем на публике» был авангардным выражением модной идеи, то Big Brother – его версией для прайм-тайм, социальным экспериментом, превратившимся в вуайеристское фрик-шоу. Голландский создатель этого шоу Джон де Мол-младший четко не ответил, откуда растут ноги этого шоу и откуда появилось название этого проекта, но, когда этот формат появился в 2000 году в США, занимавшаяся его продакшном компания называлась Orwell Productions, Inc. Адвокат Уильям Коулсон от лица Марвина Розенблюма подал на проект в суд за «опошление и удешевление торговой марки»5. Адвокат имел в виду не только ценность прав на экранизацию, само шоу сильно подпитывалось идеями Оруэлла. В программе Big Brother обитающие в доме участники программы живут под постоянным наблюдением («во сне или бодрствуя, во время работы или еды, на улице и в помещении, в ванне или в кровати»6), и их периодически вызывают в «Дневниковую комнату» (Diary Room) (в некоторых странах, в которых транслировалась программа, ее называли Комнатой признаний) от лица несуществующего Большого Брата. В большинстве версий программы книги и письменные принадлежности запрещены. Биограф писателя Бернард Крик отмечал: «Оруэлл понимал разницу между тем, “что интересно публике” и тем, что “в интересах публики”»7. Вот почему он написал роман, предупреждение которого воспринималось с циничным принебрежением, будто это prolofeed[75]. Приблизительно в то же время ВВС перестроили «Комнату 101», превратив бывшую камеру пыток в хранилище для мелочей, которые ненавидят знаменитости.

Но далеко не все упоминания и отсылки к роману «Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый» в период 1990-х были такими поп-культурными. В фильме 1999 года «Матрица» комната 101 была адресом главного героя. В «Матрице» поднимались вопросы о свободе, обществе и природе реальности. Цитаты из романа использовались в песнях Testify группы Rage Against the Machine и Faster группы Manic Street Preachers. Тем не менее складывалось ощущение, что происходит процесс банализации книги, которую выжмут как лимон, что в свое время и произошло с ее главным героем Уинстоном Смитом. Такое могло произойти только в атмосфере самоуспокоенности последнего десятилетия миллениума, когда вполне умные и осознанные люди могли предположить, что книга Оруэлла себя исчерпала. В мае 2001-го Тимоти Гартон Эш писал: «Мир романа “Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый” закончился в 1989-м». Эш писал, что влияние Оруэлла останется в языке политики, но три всадника Апокалипсиса – фашизм, коммунизм и империализм – исчезли. «Спустя сорок лет Оруэлл победил свою собственную мучительную и раннюю смерть»8.

Через четыре месяца два пассажирских авиалайнера протаранили башни-близнецы в Нью-Йорке.

В 2003 году отмечали сто лет со дня рождения Оруэлла. Вышло несколько неизбежных биографий, документальных фильмов, прошло несколько конференций, были перевыпущены многотысячные тиражи его книг. В тот год все говорили о вторжении США в Ирак. По результатам голосования, проведенного BBC Radio 4, роман «Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый» назвали архитипичной английской книгой. В этом списке также фигурировали Зэди Смит, Джереми Паксман, Билл Брайсон и Джонатан Коу. Бернард Крик писал: «Роман “Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый” повествует о власти и контроле. Может, людям страшно от того, что невозможно контролировать двух или трех Больших Братьев. Надо поставить на одну доску с Саддамом Буша и Блэра»9.

Критики вторжения в Ирак цитировали Оруэлла и на него ссылались. Пол Фут в The Guardian говорил о «двоемыслии» Океании (США и Англии)10. Первая композиция альбома Hail to the Thief рок-группы Radiohead называлась «2 + 2 = 5». Солист группы Том Йорк услышал этот «оруэллианский эвфемизм»11 по радио. Про политику администрации Буша выпустили документальные фильмы под названиями «Оруэлл переворачивается в гробу» и «Оруэлл против большинства». Книга Майкла Мура «Фаренгейт 9/11» заканчивалась фразой из отрывка книги Голдстейна: «Вой ну ведет правящая группа против своих собственных граждан и цель – не в победе Евразии или Остазии, а в том, чтобы сохранить в нетронутом состоянии структуру общества»12. Сама идея бесконечной войны с терроризмом наводила на мысль об Океании, в которой все ограничения прав обоснованы фактом того, что «идет война»13. Жизнь начала пугающе имитировать искусство, когда один из советников Буша заявил The New York Times, что администрация «не боится никаких действий со стороны комьюнити, основанного на реальности… в котором верят, что решения появляются из серьезного исследования видимой реальности. Сейчас мир устроен совсем иначе. Мы – империя, и когда мы действуем, то создаем свою собственную реальность»[76]14. Кажется, что эти слова произнес О’Брайен. Как говорили в те годы, роман «Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый» – это не инструкция, не руководство или указание последовательности действий15.

Объединившие усилия для борьбы с «исламофашизмом» Норман Подгорец и Кристофер Хитченс, которые еще за двадцать лет до этого вели полемику на страницах Harper’s, цитировали Оруэлла, чтобы устыдить своих левых оппонентов. Разговор не ограничивался вопросом войны в Ираке – консерваторы регулярно называли «полицией мыслей» всех тех, кто выступал за «политически корректный» язык. Всех вокруг начали утомлять поиски ответов на вопрос, что сказал бы Оруэлл по тому или иному поводу. Автор двух резких, ревизионистских книг об Оруэлле политолог Скотт Лукас считал, что надо различать Оруэлла-человека и Оруэлла-символа: «Имя Оруэлла используют вместо палки для того, чтобы побить человека, чье мнение кажется неприятным или угрожающим»16. Один из самых уважаемых специалистов по антиутопиям Дафна Патай соглашалась с Лукасом, пришла пора избавиться от «святого Джорджа», начать воспринимать писателя как сложную и противоречивую фигуру, а не как высокоморальный пример для подражания. «У Шекспира нет никакого морального права навязывать нам свое мнение по поводу вторжения в Ирак. Никто даже мысли такой не допускает. Но вот Оруэлла почему-то по этому поводу цитируют»17, – говорила она в 2003-м.

Тем не менее для многих авторов новой утопичной фантастики роман «Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый» продолжал оставаться самым высоким зданием в