И остается только молча кивнуть. Да, наконец-то, они дома. Сейчас в голове не укладывается, о чем думал, когда улетал? На что надеялся? Восемь месяцев прошло. Неужели всерьез рассчитывал выдержать в миру столько времени?

Не выдержал бы, если бы не Март.

— Ведомый. — Лукас улыбнулся. — Всегда прикроет.

Он произнес это одними губами, но Март услышал. На секунду обнял за плечи:

— Даже не сомневайся.

А потом они вышли из шлюзового коридора во двор, и братья обступили со всех сторон, со всех сторон взгляды, улыбки, приветствия, поздравления с возвращением без потерь. Все как всегда. После долгих командировок, после боевых вылетов, после любой опасной операции встречают именно так. Господи, спасибо Тебе, что есть во вселенной место, где все и всегда правильно!

Но времени на то, чтоб переброситься с братьями хотя бы парой слов, пока не было. Двухчасовая стоянка. Смена экипажа на «Танриверди», штатный техосмотр, пополнение запасов провианта — и снова в путь. За это время нужно успеть посетить психолога, пройти тесты на пси-воздействие, сжечь ритуальные моны на алтаре Джереми. И повидаться с отцом.

Последний пункт, на самом деле, первый. Потому что отец, вот он. Вышел лично встретить блудных рыцарей.

Март, только что гордый и радостный, как и положено герою, победителю одного из вольных баронов, стушевался и сделал попытку спрятаться за спину Лукаса. Учитывая разницу в росте, попытка была обречена на провал, но Лукас сжалился. И, со всей искренностью улыбнувшись приближающемуся настоятелю, приказал Марту сию же секунду отправляться в келью, и всей душой отдаться подготовке к долбанным тестам.

Понятно, что тесты Март не пройдет. Он их уже не прошел. Но элементарное милосердие требует избавить его от разговора с архимандритом.

Отец все понял, конечно. От комментариев воздержался. Только хмыкнул, когда Март исчез, как и не было.

— Ваше высокопреподобие… — Лукас склонился под благословение. Поцеловал сильную, большую руку. На долю секунды закрыл глаза, вдыхая знакомый, такой родной запах тепла, стали и ладана.

— Мальчик… — отец крепко обнял его. — Сколько же от тебя хлопот, Лукас фон Нарбэ. С возвращением.

* * *

Вернулся, чтобы через пару часов улететь снова. Велик соблазн задержать вылет «Танриверди», и полномочия есть, и повод… можно придумать. Можно даже не придумывать, задержать и все. Архимандрит в монастыре полновластный хозяин.

Настоящий повод, вот он. Сидит в кресле рядом. Рассеянный, растерянный. Смотрит вниз, тени от ресниц темными полукружьями, глаз не видно. Он еще не здесь. Он дышит воздухом монастыря, он чувствует кожей привычный, неизменный гул двигателей, он слышит радость братьев, уже не чаявших увидеть его живым. Но он не здесь. А значит задерживать вылет нельзя. Мальчику необходимо уйти, чтоб окончательно вернуться.

— Вас ждут в Столице, — сказал отец Александр. — Вы представлены к награде. Все четверо.

К тому, что если можно промолчать, Лукас молчит, архимандрит привык. Комментариев к своим словам не ожидал. Но хотя бы взгляд вопросительный, хоть движение брови. Не может же быть, чтоб вопросов не возникло. О том, что это за награда такая, которую непременно нужно получать в Столице? Или о том, что это за награда, которую в Столице вручат псионику? Или, хотя бы, о том, на кой лха Лукасу еще награды? На парадной форме и так уже нет места для орденских планок.

Нет. Ни одного вопроса. Слышал ли, вообще?

Слышал. Поднял взгляд.

Фиолетовые глаза — дрожь от них пробирает, заново нужно привыкать и к этому цвету, и к этой бездонной прозрачности.

Лукас изменился. Не в последнем вылете. Нет. Он изменился, когда погиб Джереми. И продолжает меняться.

— Авва, на «Танриверди» заперта пятнадцатилетняя девочка. Думаю, я везу ее на смерть.

Вот так. Лукас заговорил, теперь самое время пожелать, чтоб он всегда, все время молчал.

Отец Александр не перебивал его. Слушал. Не такой видел их встречу, но уже за то надо быть благодарным, что вообще получилось встретиться, что не попустил Господь стать врагами. А Лукас… не понимает, что жив только чудом? Не ценит божьего милосердия?

Да нет, какое там! Лукас просто снова делает то, что должен. Меньше всего заботясь о том, что станется с ним самим. Он создан защищать мирян, и он их защищает. Сейчас под его защитой девочка-псионик, которую собираются убить потому, что она неизлечимо больна. Больна телепатией.

Да, аристократы делают это. И нет, ни в коем случае Лукасу нельзя было об этом знать. Об этом вообще никому знать нельзя. Тайна аристократов доверена лишь высшим чинам трех старших орденов.

И Лукасу фон Нарбэ. Аристократу. Священнику. «Отмеченному ангелом», что бы ни значили эти богохульные слова.

— Март знает? — спросил отец Александр.

Мгновенно расширившиеся зрачки. Окаменевшее в неживом спокойствии лицо. В голосе — лёд.

И сталь.

— Вы знаете.

Эмпатия — это дар или проклятие? В последний раз отец Александр чувствовал себя так пятнадцать лет назад. Тогда окончательно было принято решение о том, что бастард фон Нарбэ останется жить, но это стоило такой крови, таких уступок со стороны монастыря и ордена, что… смириться с потерями оказалось непросто. Тогда Лукас и сказал это. Сказал: «вы жалеете о том, что не дали убить меня». Просто констатировал факт. Ему было тринадцать, и он уже давно умел вести себя так, как будто вокруг нет ничего, способного вывести его из равновесия. Понимание, что отец сожалеет о том, что он жив, тоже не вызвало никаких эмоций.

Ни одна из ран не отдавалась в памяти такой болью.

В тот день отец Александр ответил: «я выкупил не только жизнь своего сына, но и залог спасения для всех аристократов. За это стоило заплатить».

Что сказать сейчас? А сказать что-то нужно, причем, немедленно, пока Лукас не взорвался и не сорвался. Он ведь не вспомнит о медитации. А самоконтроль лишь туже взводит пружину врожденного проклятия. Все аристократы прокляты жаждой убийства.

И ничего не изменилось за пятнадцать лет.

— Я знаю. — Мягко и спокойно произнес отец Александр. — Мы все знаем. Митрополиты, главы трех орденов, Великий Кардинал. А ты — наша единственная надежда остановить это. Залог спасения. Как тогда, так и сейчас.

Так и было. Лукас всегда знал, что живет под прицелом, что от него зависит, получат аристократы свободу или навсегда останутся рабами. Теперь он знает еще и о том, что от него зависит жизнь детей-телепатов. Это ничего не меняет. Это не должно ничего изменить.

О чем Лукасу лучше было бы не знать, так это о том, что из-за него резко выросло количество убитых. Он еще не понял этого, но сообразит уже вот-вот. Как только справится с гневом и начнет рассуждать.