Шрифт:
Интервал:
Закладка:
„Стрельба из 75-миллиметровых пушек была также очень плоха; видно, на учениях наводка по оптическим прицелам практиковалась ‘примерно’, поверх труб. О стрельбе из 47-миллиметровых орудий, изображающей отражение минной атаки, стыдно и упомянуть; мы каждую ночь ставим для этой цели людей к орудиям, а днём всею эскадрой не сделали ни одной дырки в щитах, изображающих миноносцы, хотя эти щиты отличались от японских миноносцев в нашу пользу тем, что они были неподвижны“».
И ещё против одного обвинения, «которое уже носит более тяжкий характер», возражает Новиков-Прибой:
«Он (Амурский. — Л. А.) пишет: „Сколько ярких, горячих красок находит писатель на своей палитре, когда описывает гибель кораблей 2-й тихоокеанской эскадры, и какими часто холодными становятся эти краски, когда писатель переходит к описанию героизма русских моряков. О мужественных подвигах своих соотечественников автор часто упоминает лишь двумя-тремя фразами“…
Из этих слов читатель может сделать вывод, что я — по меньшей мере какой-то недоброжелатель своей родины, лишённый всякого чувства патриотизма. В такой абсурд едва ли может верить и сам т. Амурский. Разве у меня недостаточно ярко описаны миноносец „Буйный“ и его командир Коломейцев? Крейсеру „Дмитрий Донской“ я посвятил несколько глав. И неужели такими холодными красками описаны мной герой-кочегар Бакланов, машинист Бабушкин, лейтенант Гирс, командир Лебедев, старший офицер Блохин?»
Вчитываясь в страницы развернувшейся между Амурским и Новиковым-Прибоем полемики, понимаешь, насколько мешали писателю подобные выпады «идеологически подкованных» и держащих нос по ветру «критиков», имеющих весьма смутное представление о предмете обсуждения. Главным для них было не остаться в стороне, заявить о себе, подольститься к власти.
Вспомним, насколько объективны и конструктивны были советы и замечания действительно сведущих людей: В. П. Костенко, Л. В. Ларионова, М. И. Воеводина и сотен других, прошедших через Цусиму.
В 1939 году, отслужив срочную службу на Черноморском флоте, вернулся в Москву старший сын Анатолий и сразу же привёл в дом жену — Нину, дочь лучшего друга Алексея Силыча, так рано ушедшего из жизни. А через положенное время у Нины с Анатолием родилась дочка Оля. Силыч радовался. Вот оно счастье: чтобы нашему роду не было переводу!
Вот какой запомнила квартиру Новикова-Прибоя и атмосферу жизни в ней Нина Александровна Новикова (в девичестве Неверова):
«Кабинет Алексея Силыча удивлял в первую очередь своей простотой. По стенам стояли шкафы с книгами, макеты кораблей. На стенах висело огромное количество фотографий, которые напоминали пережитое, друзей, родных. Большой письменный стол был завален газетами, рукописями и письмами. На переднем плане стояла пишущая машинка. А над всем этим висела люстра в виде якоря морского.
Две маленькие комнаты занимали сыновья, а одна была спальней, и в ней находилась его маленькая дочка Ирина, ей ещё не было пяти лет.
Большая столовая поражала входящих своей величиной, простотой и уютом. Это была огромная комната, стены которой были отделаны резным дубом. По стенам, как и в кабинете, были развешаны картины с изображением кораблей и фотографии родных. На буфете, который был как бы слит с дубовой отделкой стен, стояли различные подарки, полученные Алексеем Силычем на шестидесятилетие».
Кстати, одним из самых ценных подарков в квартире Алексея Силыча и по сей день является уменьшенная чугунная копия знаменитого монумента, посвящённого подвигу матросов миноносца «Стерегущий». Этот монумент был создан скульптором К. Изенбергом и установлен в 1911 году в Петербурге, около Петропавловской крепости. Чугунную копию, а вернее, авторский экземпляр, отлитый для самого скульптора, Мария Людвиговна подарила мужу в то время, когда он усиленно работал над главами своей «Цусимы».
Из воспоминаний Н. А. Новиковой:
«В середине комнаты стоял очень большой и широкий стол старинной работы, застеленный белоснежной скатертью и бесконечным количеством вышитых салфеточек. Этот уют хранила и поддерживала жена Алексея Силыча — Мария Людвиговна, большая рукодельница.
В доме Новиковых очень любили и старались сохранить семью. За стол садились всей дружной семьёй. Кроме семьи, у Новиковых за столом всегда были посторонние: секретарь, шофёр и кто-нибудь из посетителей.
Алексей Силыч и Мария Людвиговна были очень общительны и приветливы. К ним шли с радостью и с горем. Всех встречали, всех сажали за стол и всем помогали. Алексей Силыч сидел на своём месте, приветливо кивал окружающим и глаза его блестели лучистой, доброй улыбкой. Чем больше сидело людей, тем больше светились глаза Алексея Силыча.
В доме Новиковых очень любили собирать гостей. Алексей Силыч и Мария Людвиговна были очень гостеприимны.
В столовой и без того большой стол раздвигался на две доски и накрывали на 30–40 человек. Приглашали на дни рождения, на семейные юбилеи, по случаю нового издания, после удачной охоты или просто поделиться с друзьями новой задумкой.
Красиво сервированный стол был заставлен графинами, всевозможной закуской, нарядными салатами, мастерски украшенными руками Марии Людвиговны.
После удачной охоты на стол подавали жареную дичь или жареную зайчатину.
Среди гостей почти всегда присутствовали писатели Перегудов А. В., Лидин В. Г., Леонов Л. М., Никандров Н. Н., литературный критик Замошкин и директор издательства Чагин П. И.
Гости выходили на балкон, где были развешаны зайцы, и обсуждали подробности охоты, рассказывали анекдоты и всевозможные случаи из охотничьей жизни.
Мария Людвиговна умела очень вкусно приготовить зайчатину. Она шпиговала их салом и зажаривала в духовке.
Чагин П. И., этот весёлый и остроумный человек, перемигиваясь с гостями и глядя на Марию Людвиговну, всегда замечал:
— Ну и зайчатина, я вам скажу, просто прелесть! И кто это так сумел приготовить?
А потом всегда заканчивал такими словами:
— Силыч, заверни-ка мне парочку зайчиков с собой домой! Вон их сколько висит у тебя на балконе!
Все весело смеялись, снова пили за здоровье охотника, за его удачу и за вкусную кухню хозяйки. Далеко за полночь засиживались гости и долго не смолкали их смех и шутки».
Гостеприимный дом Новикова-Прибоя всегда был полон людей. Однажды молоденькая родственница Верочка, которая жила у них с момента рождения Ирины и помогала ухаживать за ней, попыталась вспомнить те дни, когда в квартире находились только её обитатели (напомним, их тоже было немало: Алексей Силыч, Мария Людвиговна, её сестра София, Анатолий с семьёй, старшеклассник Игорь, маленькая Ирина, всеобщая любимица, и Верочка). Так вот у неё, у Верочки, ничего не получилось. Потому что если не было гостей-писателей, или приехавших родственников, или навестивших старого друга цусимцев, то присутствовал кто-нибудь из секретарей, или, например, шофёр, или кто-то зашёл из соседей на минутку. И непременно всех кормили-поили.
