Отец захочет как можно скорее объявить миру о величайшем научном прорыве в истории человечества.

Но сперва мы выберем более разумный подход.

Мы создадим компанию. На меня, Пенни, Грету, моих родителей придется 50,1 процента – по 10,02 процента на каждого, а Лайонел возьмет 49,9 процента, которые передадут Эмме в день смерти Джерома. Невзирая на стремление Лайонела утвердить свое отцовство, он и не подумает нарушить желание Урсулы, поскольку та не желала, чтобы ее благоверный узнал правду. По крайней мере наверняка.

Грета будет доказывать, что мира, в котором Лайонел благородно сделал Двигатель общедоступным для всех и каждого, давным-давно нет. Поскольку за минувшие пять десятилетий мировая цивилизация очутилась во власти корпораций и погрязла в политической коррупции, нам придется заниматься внедрением эпохальной технологии куда осторожнее, чем другой Лайонел Гоеттрейдер сделал это, лежа на смертном одре в 1965 году.

С тех пор как Грета лишилась своей предыдущей фирмы (причиной послужили избыток самоуверенности и недостаток деловой хватки), она много читала и старательно работала, чтобы развить в себе вышеупомянутые качества. Особенно ее увлекла теория французского философа Поля Вирильо. У него есть теория несчастного случая, суть которой заключается в том, что, создавая новую технологию, человек создает и возможность связанного с ней несчастного случая, и потому он обязан рассчитывать не только на пользу, которую может принести открытие, но также и на то плохое, которое может из него воспоследовать. Например, и на славу, и на крах, и забвение в придачу.

Я уже упоминал об этой теории, но там, где я родился, у нее был иной автор. Возможно, ни одна идея не пропадает и лежит себе тихо на дне омута, пока до нее додумается кто-то еще.

Склад Лайонела оснащен для серийного выпуска Двигателей, и мы приступаем к работе немедленно. Необходимое оборудование имеется в достатке, но мы, естественно, не желаем катастрофических сбоев. Машины обязаны быть безупречными с самого начала. К счастью, у Лайонела было время для того, чтобы стать настоящим перфекционистом.

Отец собирается использовать период производства и тестирования для того, чтобы написать книгу – первую с тех пор, как он выпустил свое искрометное, ироничное наглядное пособие для начинающих хрононавтов, изрядно повредившее его репутации.

Кстати, он с превеликой радостью узнает, что Лайонел прочитал его книгу, когда та вышла в свет… теперь-то они будут частенько засиживаться допоздна, углубившись в сложные, недоступные непосвященным дискуссии о векторе времени и всяческих парадоксах. Новое отцовское произведение посвящено Лайонелу, его жизни, работе и, разумеется, тому, как появился вечный Двигатель и его влиянию на будущее человечества. В книге не будут упоминаться некоторые личные подробности. (Нам бы хотелось изменить мир, не причиняя никому боли.)

Книга войдет в число самых популярных среди читателей биографий, которые когда-либо издавались. Шуток и игры слов в ней почти не будет.

Наша общая цель будет заключаться в том, чтобы сделать технологию максимально открытой и бесплатной. Но Грета убедит нас соблюдать осторожность – хотя бы на первых порах. Кроме того, в мире найдется немало людей, которые заподозрят в наших действиях экзистенциальную угрозу. И нам нужно будет постараться вывести их из игры.

Грета разработает план. Она уверена, что деньги – явление далеко не безусловное. Власть же, которой они обладают, существует лишь потому, что все человечество предоставляет им эту самую власть, поэтому банкноты и монеты не что иное, как массовая галлюцинация, голем из бесконечного количества нолей. Однако мы возьмем бразды правления в свои руки и воспользуемся этим сполна: будем покупать любую компанию, которая может представлять потенциальную угрозу для нас. Нам, конечно, потребуется потратить несколько триллионов долларов. Но машина, производящая неограниченную энергию, является также системой по производству безграничного богатства.

Грета проявит себя очень дальновидным и жестким, до грубости, руководителем. Пока мы будем готовиться запускать Двигатель, она справится с парой-тройкой наиболее сложных пунктов в своей долговременной стратегии, выпустив на рынок устойчивый поток дизайнерских пустяков, которыми Лайонел оборудовал свой дом.

У мамы возникнет явный политический интерес к нашему предприятию. Она захочет раз и навсегда прекратить войны на Земле. Она будет рассматривать Двигатель не с точки зрения энергии, власти или денег, а как устройство для мира на всей планете.

Она захочет, чтобы каждый обитатель Земли был вправе почувствовать то же самое, что чувствует она, уютно устроившись в кресле солнечным днем и читая викторианский роман – свободу от всяких забот. Она будет стремиться превратить наш технократический век в другой, добиться того, чтобы он воспринимался как дурной сон, от которого наконец-то должно пробудиться человечество.

Мама станет нашим ведущим политиком. Забавно, что ученая карьера пригодилась ей таким косвенным образом, но вы же в курсе, что ученый люд – совершенно безумен. Кстати, для того чтобы сделать хоть что-нибудь в университете, требуется столько хитрости, упрямства и театральщины, что участие в «большой политике» покажется маме в какой-то степени отдыхом.

Зато Лайонел охладеет к дальнейшей работе. Занимать его будет лишь одно – провести как можно больше времени в обществе Эммы Франкер. Он переживет Джерома на восемнадцать месяцев, и в смертный час Эмма будет сидеть у его постели. Я никогда не буду спрашивать ее, как она воспринимает все эти дикие виражи судьбы. Она живет сугубо частной жизнью, и я не хочу туда лезть и проявлять грубую бестактность.

Лайонел проживет ровно столько, чтобы успеть взять в руки Нобелевскую премию.

Мы с Пенни постепенно отойдем от дел. Пенни родит ребенка, и мы будем вместе воспитывать его. На нашу долю безграничных финансовых ресурсов Двигателя мы купим особняк, снесем его и отстроим заново. А затем купим другой, и весь цикл будет повторяться опять.

Мы будем поступать так снова и снова, пока деньги не переведутся. А как вы понимаете, они-то точно не переведутся.

Сомневаюсь, что смогу заслужить прощение за то, что я лишил существования моих друзей, но из всех способов почтить их память наилучшим кажется запечатлеть их в кирпиче. Каждый раз, когда мы заливаем фундамент нового особняка, я пишу на влажном цементе имена тех, кого потерял.

Диша. Эшер. Сяо. Эстер. Меган. Табита. Робин. Пенелопа.

Мы переделаем мир – Пенни и я – по одному зданию за один раз. Пенни нравятся вещи, которые можно потрогать. И мне – тоже. Я выясню, что счастье мне дает – помимо Пенни и нашего ребенка – возможность создавать нечто реальное. Дом. Семью. Жизнь.

Мир изменится не сразу.

Но у нас есть время.

Как я много раз упоминал, я происхожу из мира, который вроде бы был настоящим. Но с некоторых пор меня мучают сомнения, так ли оно на самом деле.