Александр наклонился и легонько коснулся губами ее губ.

Губы были холодными. И…

Не понял?

Какой-то странный привкус остался… Александр провел пальцем по своим губам, облизнулся, подумал пару минут…

Железо?

Да, похоже…

Но откуда?

Врач появился весьма и весьма вовремя.

* * *

– Как наша больная?

– Без изменений, – отрапортовал Александр.

Тимофей Ильич подошел к кровати и принялся изучать показания. Амулетов и артефактов на кровати висело столько – хоть ты магазин открывай. Они мигали огоньками, меняли цвет, несколько штук вообще тихо гудели, отчего создавался эффект гнезда шмелей…

Ничего не понятно, но впечатление производит. Факт.

– Странно…

– Что именно? – не удержался Александр.

– Что-то поменялось в составе крови, – задумался доктор.

– Сепсис?

Слово было страшным. Слово было приговором.

– Нет, – отмахнулся доктор. – Не похоже.

– А… что тогда?

– Не понимаю. Такое ощущение, что у нее слишком много железа в крови…

– Но… так не бывает?

Медиком Александр не был, но уж такие-то вещи знал. Их каждый образованный человек знал.

– Я тоже ничего не понимаю. У нее нет сепсиса, у нее стабильное состояние, но… полное ощущение, что кровь насыщается железом…

– Да? – совершенно по-идиотски спросил Александр.

– Да… а это что такое?

Доктор провел пальцем по коже девушки.

Это было почти незаметно – из-за многочисленных ранок. Но палец словно бы окрасился. Чем-то… рыжеватым?

– Что это? Не понимаю…

Доктор покачал головой.

– Я тоже не понимаю. Но у меня такое ощущение, что железо… выводится через поры кожи!?

– Это невозможно!

– Знаю! Но… вижу другое!

Александр покачал головой. Хотя… а какая разница. Главное…

– Но она не умирает?

– Нет. Состояние стабильное.

– Слава Богу!

Доктор покачал головой.

– Вот уж и не знаю…

Но Александру было все равно. Если Маша не умирает…

Да плевать на причины! Главное – результат! А там… пусть хоть железо выводится, хоть золото… главное – чтобы жива осталась. Остальное разберем!

* * *

Плевать было Александру.

Он бы и на железо согласился, и на золото, и на что хочешь, лишь бы любимая женщина выжила.

Вот ведь…

Под пулями ходил – не кланялся, но в том-то и беда. Под пулями – проще. Легче, спокойнее…

Тебя убьют – и все. Миг, и нет. И только тебя, не родных, не близких…

Ты уходишь первый, ты отдаешь свою жизнь за правильные цели. За родину, за царя-батюшку, за то, чтобы Русь стояла, чтобы никогда не приходила на родную землю беда, не плакали женщины, не сиротели дети…

Это правильно.

А в больничной палате, когда уходит твой любимый человек, а ты ничего – вообще ничего! – не можешь сделать?

Землю бы перевернул, дракона голыми руками поборол, а нет того дракона. Не с кем бороться, и сделать ты ничего не можешь, и врачи не могут…

Какое ж гадкое ощущение бессилия.

И можешь ты только сидеть до последнего рядом и за руку держать – и плевать, что там снаружи происходит.

Последние минуты рядом у него никто не отберет.

Так Александр и поступил.

А вот врачам было весело и интересно.

Они даже самим себе не могли объяснить, что происходит с больной. И ладно бы больная была никому не нужна, тогда б ее по-простому на опыты пустили. Она была нужна. И важна. И ей интересовались. И требовали отчета…

И как отчитываться?

Так и доложить? Извините, но я не знаю? Что-то с больной происходит, но что именно – непонятно. Надо понаблюдать, а там, может, и разберемся. А может, и нет.

Разрешения на препарирование ведь никто не даст…

Вот как тут быть?

Никак.

Врачам оставалось только крутиться рядом, заходить каждые полчаса, мониторить состояние пациентки и с удивлением констатировать, что расход магии на поддержку не увеличивается, а состояние не ухудшается. А пора бы…

Два дня?

Да и суток не давали!

Не женщина – решето, чудом не повреждено сердце, крупные сосуды… или?

Вскрывать, повторимся, ее не дали. А что там внутри – как иначе посмотришь? Магия – не всесильна, увы.

Оставалось ждать, ждать и ждать.

* * *

Дома Ваня устроил Нила в кроватке. Сел рядом, погладил малыша по голове.

– Интересно, кто ты такой?

Малыш посмотрел недоуменно.

– Нил Синютин.

Свою имя-фамилию он уже знал, и где мама живет – тоже. Мог сказать про Березовский и про Храмовых, мало ли что? Конечно, Ванин вопрос он понял в самом что ни на есть прямом смысле.

– Это понятно…

Ваня понимал, что задавать малышу вопросы – глупо. Какого ответа ты от него хочешь? Что он должен рассказать?

Ему три года. Даже меньше…

И все же, все же…

– Нилушка, а что ты с мамой сделал?

– Мама бо-о-о…

– Правильно. А ты что сделал?

– З-зял…

До появления первых логопедов оставались десятилетия, а потому Ваня вооружился терпением и принялся обстоятельно допрашивать малыша. Получилось плохо.

Маме бо-о-о, поэтому Нил ши-и-и, а оно пуф-ф-ф-ф.

Малыш искренне старался все объяснить, но добился только того, что у Вани заболели и голова, и зубы. Юноша махнул на все рукой и взял сказки, которые надиктовала Маша.

Так ему казалось, что сестра рядом и сама их рассказывает. И вообще, скоро войдет и еще ругаться будет.

Не спите?

Ай-яй-яй… бессовестные!

– …Это Полоз окружил все то место да пролежал так-то ночку, золото и стянулось все по его-то кольцу. Попробуй найди, где он лежал…[15]

Ваня оторвался от сказки и поглядел на Нила.

Может ли так быть?..

Нет.

Не может.