Ответный грохот, навстречу казакам ударяют снопы огня – сердюки с установленной у крыльца чортопхайки дали залп из гаковниц.

Из бойниц – беспорядочная пальба.

Кто-то, вскрикнув, падает.

– Вниз, пан Рио. Наш черед.

Мелькают под ногами узкие ступеньки. Надворный сотник по дороге гасит редкие свечи, и в западном крыле воцаряется тьма. Сердюки внизу поспешно запирают тяжелую входную дверь за успевшими заскочить внутрь товарищами – теми, что стреляли из установленных на чортопхайке гаковниц.

– Руби двери!

– Келепы! Келепы давай!

Это снаружи. Приглушенная пальба. Дверь содрогается, но пока держится.

– Сними того, сверху!..

– Станьте по сторонам, чтоб шальной пулей не зацепило, – спокойно распоряжается Юдка. – Они небось, когда дверь вынесут, сразу палить начнут. А мы погодим, пока они пистоли да булдымки разрядят, и как сунутся – в ответ.

Мы отступаем назад. Становимся за колонну, непонятно зачем установленную прямо посреди широкого холла. Позади нас – лестница на второй этаж. Именно ее нам предстоит держать. И в случае чего – отступать тоже туда. К зале, где сейчас, подобно атакующим черкасам, ломятся в «Багряные Врата» Сале Кеваль и пан Мацапура-Коложанский.

Я уже не пытаюсь разделить, где мои мысли, а где – Рио.

Сейчас они у нас общие.

– У нас в Умани кантор был, – ни с того ни с сего говорит Юдка, глядя в пол. – Кантор Лева… его все так и звали: кантор Лева. В синагоге не пел, жил прямо на кладбище. Все на могиле сына сидел. Или внука, не помню уже… Отец говорил: он Леву, кроме как стариком, и не знал. Дед то же самое говорил. Как похороны, Лева явится и «кадеш» поет – хочешь, не хочешь, а плачешь. Денег никогда не брал… ему уж после тайком подбрасывали. Наши говорили, его гайдамаки три раза убивали…

– А у меня коллекция была, – невпопад отвечает герой. – Линзы шлифованные… их – сапогом…

– Зачем?

– Низачем. Просто так…

Гулкий удар.

Треск распахивающейся двери.

– Факелы! Хлопцы, факелы запаливай!

Снаружи в холл вслед за снежной пургой врываются, мечутся на ветру блики пламени – кто-то из черкасов успел зажечь факел.

В дверном проеме одна за другой сверкают вспышки, дробно бьют выстрелы; град пуль мечется по стенам, две или три звонко щелкают в колонну, за которой притаились мы.

Пора!

Я отдаю Рио все, что могу, все, что имел и получил от Рудого Панька, с трудом сдерживаясь, чтобы не оставить чуток про запас.

…и подтолкнуть в горячке боя под руку этого Заклятого с Запретом на убийство… подтолкнуть, самую малость…

Нельзя!

Или все-таки…

Стрельба на миг смолкает, в двери разом ломится толпа черкасов, за их спинами пляшет пламя уже многих факелов – навстречу, справа и слева, бьют ответные выстрелы.

В упор.

Кто-то валится навзничь. Звон стали, крики. В дверях – свалка.

Надворный сотник слегка придерживает за плечо рванувшегося было вперед Рио.

– Не время, пан герой. Потерпите немного. Пусть выпустят все заряды; пусть войдут внутрь. Тогда самый цимес и начнется…

– Но там же… наши люди! Они погибнут!

– Нашим людям так и так конец. Да и нам, видать, тоже. Успеете в пекло, пан Рио. Туда еще никто не опаздывал.

Полотнища света выхватывают перекошенные усатые лица, взблескивают на лезвиях сабель и боевых келепов.

Лязг, хрип… ругань.

– А вот теперь – пора.

Юдка хладнокровно достает из-за пояса два длинных пистоля. Третий, маленький, но зато двухствольный, заткнут за кушак сзади, за спиной.

Запасливый человек – пан Юдка!

– Подвал ищите! А вы со мной, наверх!

Надворный сотник молча разряжает один из пистолей в ближайшую фигуру – и, видимо, в отсвете выстрела успевает заметить новую, подходящую цель, потому что почти сразу стреляет снова.

Разряженные пистоли летят в темноту.

– Хлопцы! Ось они! Рубай вражью силу!

У первого черкаса Рио играючи выбил шаблю и на возврате добавил яблоком рукояти в скулу, швырнув бедолагу прямо на ногайский кинжал в левой руке надворного сотника.

Свист, хруст, хрип.

– Факелы, факелы тащите!

Два разъяренных смерча рубятся бок о бок, двое Заклятых, двое умелых бойцов, двое заживо погребенных мальчишек – и второй убивает за двоих.

Это невозможно, но это так.

Внезапно все кончается.

Рядом никого нет.

Это невозможно, но это так.

Враги отхлынули, не решаясь больше приближаться к двоим безумцам? – или?..

– Отходим, – тихо цедит сквозь зубы надворный сотник, сплевывая кровь. – К лестнице. Медленно.

Мы отходим.

Медленно.

– Как думаете, господин Юдка, наверху… может быть, они уже закончили? – вполголоса интересуется Рио.

– Увы, пан Рио. Я бы почувствовал. Да и вы тоже… полагаю, как откроется, то все заметят…

Тут он прав.

Мы уже на лестнице. Двоим здесь, в теснине перил, еще можно драться рядом, а больше – никак. Значит, еще повоюем… пока пистоли не перезарядят.

Черкасы тем временем шебуршат во мраке; шепчутся. Напрягаю из последних своих сил слух Рио, чтобы услышать, о чем речь – но тут из дальнего коридора, ведущего к нижним башенным коморам, доносится вопль, разом сводящий на нет все мои усилия:

– Пан сотник! Пан сотник! Подвал нашли! Подвал с двумя мертвяками!

– Ярина?! – от ответного крика кровь стынет в жилах.

– Не, пан сотник! Мертвяки-то с усами… Один даже с бородой, благообразный, ровно поп, упокой Господи его душу; а второй, погань такая, в драку полез! Даром что дохлый! Закоченелый уже, с душком, и нога сломана, а Тараса Бульбенка едва не придушил! Мы его шаблюками пошматовали, мертвяка, в смысле, а не Тараса, а оно все равно шевелится! Небось первый мертвяк второго и порешил… то есть второй – первого. Вот харцызяка! А больше – ни макового зернышка, пан сотник…

– Значит, Яринку Мацапура, волчий выкормыш, наверху держит!.. Эй вы, рубаки! Я ж знаю: вас там раз-два, и обчелся! Кидайте зброю! Казнить не будем, нам не вы нужны!

Молчим.

Логин для порядку выжидает миг-другой.

– Ну, як ся маете, душегубы! Хлопцы, давай факелы!

Пламя страшно бьет в глаза из попятившейся тьмы.

Мы с Рио успеваем заметить: какой-то тщедушный человечек мечется по холлу замка, находя и зажигая от малой лучины свечи в стенных шандалах.