Молли вон постоянно спотыкалась о большие камни на дороге, и Таис поймала себя на том, что хочет посоветовать роботу-девочке смотреть под ноги. Она уже почти открыла рот, но вовремя вспомнила и поморщилась. Робот, если он не полный дурак, конечно, должен сам сообразить, как не свалиться. А если не сообразит, то пускай падает. Еще не хватало заботиться о роботах…

Здешние люди, видимо, совсем одичали от одиночества. Да и было их тут совсем немного. Пока пробирались среди валунов, увидели еще только шесть деревянных домов, похожих на жилище мамы Найды. Такие же ступеньки, крытые веранды, деревянные двери и почерневшие трубы. У некоторых крылечек полоскалось развешанное на веревках белье – серые штаны, белые и серые рубахи, майки и коричневые куртки.

У двух последних домов их встретили две женщины, накинулись с расспросами, разглядывали Таис и Федора так, словно те сами были диковинными роботами. На их вопросы охотно отвечал Вар, чьи зубы сверкали радостной улыбкой. Молли скромно стояла рядом и смотрела на женщин с детской наивностью, мило хлопая ресничками. Видимо, она действительно была создана только для красоты. И видимо, здесь ее держали вместо ребенка. Такая себе иллюзия полной семьи. Ненастоящий ребенок для ненастоящих родителей.

Таис не стала ожидать окончания беседы, двинулась дальше, и Федор последовал за ней. Заблудиться среди валунов было нереально, единственная каменистая дорога тянулась неровным коридором, то сужаясь, то расширяясь до размеров площадки. На одной такой площадке обнаружилось круглое кострище, огороженное большими камнями. Видимо, здесь собирались у огня рыбаки и обсуждали улов и роботов.

А когда наконец громадные гладкие камни поредели и расступились, выпуская путников на голое каменистое побережье с набегающими зябкими волнами, перед глазами Таис выросла рыхлая гряда, спускающаяся прямо к воде и дробящаяся на мелкие камни. Прибой здесь пенился и злился, ныряя в узкие проходы между скалами. А дальше, за бугристым гребнем, поднималась почерневшая ровная башня, обломанная сверху так, словно ее срезали ножом. Она и сама походила на острый нож, и за ней темнели остатки каких-то разрушенных строений.

– Это Черный нож, разрушенная башня повстанцев, – пояснил прибежавший Вар. – Когда-то тут находилось сопротивление – люди, сражавшиеся против Гильдии.

– И что случилось потом? – коротко поинтересовался Федор.

– Ничего особенного. Все поумирали от вируса. А башню кто-то взорвал. Или пытался взорвать. Теперь так и стоит, а местные люди из поселений называют ее Черным ножом. Там, за развалинами старого города, растет небольшой лес, где находится второе поселение и склады Саба. Мы у них берем древесину на лодки и причалы. А сами на этой гряде копаем глину и вымениваем посуду и рыбу на древесину. Так и живем.

1

Утро началось с детского крика. С истошного надрывного вопля. С трудом разлепляя глаза и поворачиваясь на бок, Эмма поняла, что уже ненавидит детей. Всех маленьких детей вместе взятых. Орущих, красных, лысых и пачкающих подгузники.

– Ну, что надо? – зло выдала она, добравшись наконец до колыбелей.

Вопили обе девочки. Разевали беззубые рты и выдавали оглушающие звуки. Причем из их сомкнутых глаз не катилось ни слезинки. Это был не плач – это был протестующий вопль. Восстание гномов, требование пищи, чистых подгузников и фиг поймешь чего еще.

– Вы хоть на часы смотрели? – возмутилась Эмма. – Вы знаете, что еще нет и шести утра? Вы ели перед тем, как уснуть, вас кормили, между прочим. Как можно лопать в полшестого утра? Как можно вообще жрать в такую рань?

Теперь она ругалась не хуже Колючего. А тот даже с места не сдвинулся. Спал себе, скинув подушку на пол и пристроив голову на локоть. Из-под края одеяла торчали его босые пятки, а рядом, на полу, валялся планшет.

Эмма поморщилась, отвернулась от малышек и побрела на кухню – греть крикуньям еду. Нашла в холодильнике заранее приготовленные бутылочки с белой жидкостью. Сунула их в разогревательный отсек детского агрегата, который обычно готовил смесь. Через несколько секунд вытянула и вернулась в гостиную.

– Вот вам, лопайте.

Еве просто подсунула бутылку, Диану взяла на руки. Обе малышки присосались к соскам так, словно всю жизнь не ели. Принялись захлебываться, по подбородку потекли белые капли.

– Жадины, – пробормотала Эмма, устроилась на полу, закрыла глаза и подумала, что отдала бы полжизни за робота.

Да что угодно она отдала бы сейчас за самого захудалого лона. Лишь бы покормил малышек, переодел и укачал. А она бы смогла поспать еще хотя бы часик. Всего лишь часик сна…

Куда там. После еды индикаторы на подгузниках заискрились ярко-желтым, показывая, что девочек надо переодевать. Эмма взяла Диану, подержала на вытянутых руках, вздохнула. Та выдала решительную отрыжку, надула толстые щеки и скривила моську, собираясь зареветь.

– Тихо! – резко приказала Эмма. – Кому говорю! Тихо!

Диана уставилась на нее блестящими пуговками глаз, открыла рот и напустила слюней. Строгий голос Эммы ей, видимо, показался забавным. Слюни вместе с остатками молока потекли по воротнику комбинезончика и попали Эмме на большой палец.

– Началось свинство. Фу, какие же люди бывают мерзкие! Кошмар!

Ева ворочалась в своей кроватке, дрыгала ногами и возмущенно кряхтела. Пока только кряхтела, но еще чуть-чуть – и ее сирена заработает опять.

– Коль, подъем! – скомандовала Эмма и пошлепала в ванную отмывать Дианку.

Утро удалось, что ни говори. Все-таки младенцев любить невозможно. Да и не за что. Как можно любить постоянно вопящее, красное и лысое нечто, из которого вытекают слюни и смесь? Это нереально. Вот поэтому люди и передали воспитание детей роботам, чтобы не совершать постоянно одни и те же бессмысленные действия. Снять подгузник, сунуть под душ, отмыть, промокнуть, надеть свежий подгузник, застегнуть кнопочки комбинезончика. Это уже который раз Эмма переодевает ребенка? Вчера вечером напялили все чистое. Теперь снова переодевание.

Колька так и не проснулся, и Ева орала во всю мощь своих легких. Теперь что, переодевать и ее?

Эмма провозилась почти до восьми часов. Нахальные малышки все никак не желали успокаиваться, и пришлось одну укачивать на руках, приговаривая уже набившую оскомину считалку:

Вышел месяц из тумана,

Вынул ножик из кармана…

Колька же выспался на славу. С одной стороны, это было жутко несправедливо – все-таки детей брали, чтобы обоим присматривать, но с другой, Эмма понимала, что у нее теперь физических возможностей гораздо больше, чем у ее друга. Она и проворней, и быстрей восстанавливается, и лучше приспосабливается к ситуации. Может, Колючему действительно нужно сейчас поспать. Ничего, зато он займется завтраком, как только встанет.