Сегодня Елизаров не менее, чем писатель и автор скандальной книги «Ногти», известен как создатель музыкального проекта, который он сам называет «бард-панк-шансоном» и за который в благословенные времена советской власти его бы послали на Колыму (что, впрочем, тоже было базовой ценностью этой власти).

Сами по себе «советские» декларации Елизарова, который однажды на Лондонской книжной ярмарке на глазах ничего не понимавших англичан предложил писательнице Полине Дашковой «положить на стол свой партбилет», – это не новость. Играть в базовые советские ценности стало модным не сегодня и даже не вчера, но позавчера. Львиная доля современного актуального искусства на этом построена, и это отдает уже некоторой рутиной. Для меня феномен Елизарова заключается только в том, что при всей своей очевидной игре он писатель не просто талантливый, но и подспудно искренний, а в последней книге рассказов «Мы вышли покурить на 17 лет» глубоко, пронзительно, захватывающе искренний. В его отношении к базовым ценностям сквозь опять же несомненные эпатаж и игру в «плохого парня» тоже есть что-то искреннее, чего я не мог сформулировать до тех пор, пока не прочел в недавно вышедшем коллективном сборнике «Советская Атлантида» эссе Елизарова о Гайдаре.

Эссе называется «На страже детской души». Во-первых, Елизаров защищает своего любимого писателя от всех наветов, которые возвели на него в «перестроечные» годы, причем в этом участвовали такие авторитетные для массового читателя люди, как, например, Владимир Солоухин. Елизаров вслед за серьезным исследователем биографии писателя Борисом Камовым развенчивает злые мифы о Гайдаре, который будто бы зверствовал в Хакасии, чуть ли не расстреливал собственноручно хакасских детей и стариков над прорубью, за что якобы его и отстранили от командования полком не выдержавшие таких зверств советские карательные органы. Вслед за Камовым Елизаров напоминает о том, что нет ни одного документа, который подтвердил бы этот факт. Но при этом достоверно известно, что в начале Великой Отечественной войны, отказавшись от положенной писательской «брони», Гайдар добровольцем ушел на фронт и ценой своей жизни спас целый партизанский отряд.

Во-вторых, Елизаров, что прежде всего и стало для меня открытием, глубоко исследует природу воздействия прозы Гайдара на детские и подростковые души. Он исследует это на собственном примере, когда рассказывает о том, как в свое время плакал над «Военной тайной». «Но как же я плакал, когда услышал такие ожидаемые слова: “И погиб Мальчиш-Кибальчиш…” Я плакал, но слезы уже не казались мне липкими, как насморк. Это были торжественные горючие слезы, честные, как авиационный бензин. Такими слезами можно заправить самолет, подняться в воздух и упасть на колонну вражеских танков. В тот вечер я постарел на целую детскую жизнь».

Елизаров блистательно доказывает нам, что Гайдар писатель очень и очень не простой, что за его внешним «тимуровским» оптимизмом таится много боли, душевного надрыва, что, в конце концов, он был и остается проповедником «гибели всерьез» (если воспользоваться словами как раз нелюбимого Елизаровым Бориса Пастернака), причем гибели не кого-нибудь, а подростка, вчерашнего ребенка. И вот это желание «гибели всерьез» как раз и является границей между детством и отрочеством. «…пока я был ребенком, над смыслом жизни не бился. Он был как на ладони – смысл. Меня потрясло мое открытие – для чего нужны дети, зачем существую лично я! Ребенок не тот, кто не любит манную кашу! Не плакса, не старушечий баловень, не зритель мультиков. Ребенок – это военная элита, духовный спецназ, воин часа Икс. Когда ночью постучит обессилевший гонец, я должен подняться с кровати, чтобы пойти и погибнуть за Родину».

Скажете: это только слова! Но тогда «только слова» и «Белая гвардия» Михаила Булгакова, где речь идет ровно о том же: наступит час Икс, и Николка Турбин с другими мальчишками, юнкерами и студентами, должен встать с кровати, пойти и погибнуть за Родину. Гайдар до мозга костей детский писатель. Вероятно, эта «гибельная» природа детства не исчезла в нем самом. Этим он и потрясает сегодня, но… кого? Остались ли еще такие дети? Или все они стали более или менее приличными Мальчишами-Плохишами, главная суть которых даже не в том, что они кого-то предают, а в том, что не знают никаких сверхличностных ценностей, кроме «варенья и печенья»?

И это – не такой праздный вопрос, как может показаться.

26 января 2014

В «Новой газете» известный рок-журналист и музыкальный критик Артемий Троицкий напечатал коллаж из высказываний Льва Толстого о патриотизме под названием «Если бы Льва Толстого пригласили на марафон “Дождя”». Само собой понятно, что акция эта приурочена к недавнему скандалу вокруг крайне неуместного в годовщину блокады Ленинграда опроса «Дождя» среди своих зрителей, повторять который я не буду, потому что благодаря этому скандалу и призывам некоторых политиков закрыть телеканал его озвучили, по сути, на всю страну… Таковы законы нашего «пиара». Кстати, мы уже забыли, что слово это – «пиар» – переводится вовсе не как «реклама», а как «общественные связи» (public relation), что в данном случае еще более неутешительно. Но забудем об этом скандале и посмотрим, что вышло у Артемия Троицкого…

По Троицкому, если бы Толстого пригласили на канал «Дождь», то он сказал бы, что патриотизм есть чувство а) рабское, б) безнравственное и в) глубоко отсталое. В качестве примера цитируются статьи Толстого «Христианство и патриотизм», «Патриотизм или мир?», «Патриотизм и правительство». Цитаты, которые подобрал Троицкий, впечатляют. Вопрос, который он провоцирует, напрашивается такой: что делать с Толстым? Запретить? Уже запрещали – до революции! И именно эти самые статьи.

Парадокс заключается в том, что вскоре после публикации Троицкого именно Толстой стал участником грандиозного гала-шоу на открытии зимних Олимпийских игр в Сочи. Одним из самых запоминающихся моментов церемонии открытия стал «Первый бал Наташи Ростовой» в исполнении Владимира и Екатерины Васильевых. А поскольку шоу носило патриотический характер и представляло собой как бы срез истории государства Российского, то и Толстой с «Войной и миром» сыграл здесь патриотическую роль, потому что не было в России более патриотического романа, чем «Война и мир», ставшего к тому же еще и мировым бестселлером. И что прикажете в этом случае делать с ним поклонникам и защитникам «Дождя»? Осмеять? Да ведь осмеивали уже! И за то, что за плугом ходил, и за то, что сапоги шил, и всех хотел на землю отправить работать…

Я не знаю, что сказал бы Толстой, пригласи его в студию ребята из «Дождя». Может быть, он сказал бы, что молодым людям грех сидеть на шее у трудового народа, болтать и показывать разные глупости, а надо идти улицы мести, как он сказал это собственному сыну Сергею, когда тот закончил университет и спросил отца, что ему теперь делать. Может быть, он поворчал бы о том, что вот, мол, разные музыкальные критики пропагандируют среди молодежи «бессмысленную музыку» вместо того, чтобы учить добру и любви к Богу. Он много чего мог бы сказать, что одним бы очень понравилось, а другим – нет. И наоборот. И вопрос не в том, что сказал бы Толстой, а в том, как мы его слушаем. Главное – что хотим услышать?