– Да. Я пока не передал ее, поскольку она еще не обобщена. По-моему, лучше составить полную картину.

Эверард не разделял его мнения, но не подал виду.

– Я не ожидал… агента-оперативника так скоро. – Вольстрап выпрямился на стуле и придал твердость голосу. – Остатки армии Рожера, уцелевшие на поле битвы, бежали в Реджо, переправились на судне через пролив и остались там. Их командир предстал во дворце с докладом. Я, естественно, приплачиваю некоторым слугам при дворе. Суть истории заключается в том, что бесспорная победа Райнальфа, гибель короля и наследного принца приписываются молодому рыцарю из Ананьи, некоему Лоренцо де Конти. Но это, как вы понимаете, слухи, которые достигли их ушей, пока они пробирались домой через враждебно настроенную к ним страну. Слухи могут оказаться неверными.

Эверард потер заросшую щеку.

– Да, дело требует изучения, – медленно произнес он. – Возможно, в слухах есть доля истины. Мне бы хотелось поговорить с командиром отряда. Могли бы вы под благовидным предлогом устроить такую встречу? И еще: если этот парень Лоренцо окажется ключевой фигурой, то… – Охотничий азарт охватил Эверарда. – То я попробую начать операцию с него.

Однажды в осенний день, когда стояла бодрящая погода, на высоком холме Ананьи, километрах в шестидесяти пяти от Рима, появился всадник. Местные жители разглядывали лошадь и наездника, потому что оба были непривычно крупными. Мужчина, вне всякого сомнения, умел обращаться с мечом и щитом, но сейчас ехал невооруженным. Судя по виду, он был человеком знатным. Навьюченный мул плелся сзади на привязи, но чужестранец путешествовал один. Стражники у городских ворот вежливо ответили на его приветствие, произнесенное на тосканском диалекте с сильным акцентом. Расспросив их, всадник направился на приличный постоялый двор. Пока снимали его поклажу, распрягали и кормили лошадь и мула, гость за кружкой эля беседовал с хозяином. Новый постоялец, по-немецки приветливый и напористый, быстро разузнал обо всем, что его интересовало. Затем он дал монету одному из прислуживающих мальчишек, чтобы тот доставил его записку по нужному адресу.

«Герр Манфред фон Айнбек Саксонский заверяет в истинном почтении синьора Лоренцо де Конти, героя Риньяно, и был бы счастлив нанести ему визит», – гласило послание.

Мэнс Эверард помнил, что в девятнадцатом и двадцатом веках в Айнбеке варили отменное пиво, и он позволил себе эту маленькую шутку, чтобы отвлечься от печальных воспоминаний о своей призрачной реальности.

Титулы «синьор» и «герр» имели в то время не столь отчетливое значение и различие, как в будущем, когда сформировались институты и правила рыцарства. Как бы там ни было, по стилю послания адресату станет ясно, что оно написано человеком военным и высокородным. В будущем эти обращения будут соответствовать «мистеру» – но это в его будущем, а кто знает, что случится в этом неведомом новом грядущем?

Посыльный вернулся с приглашением немедленно прибыть в гости. Чужеземцев неизменно жаловали вниманием, поскольку они могли рассказать новости. Эверард переоделся в платье, которому технический специалист Патруля специально придал поношенный и истрепанный в пути вид. Он отправился пешком в сопровождении того же мальчика-слуги. После недавнего дождя город казался чище обычного. Улочки, зажатые между стенами домов и выступающими верхними этажами, были наполнены полумраком, но, посмотрев на полоску неба, Эверард заметил рубиново-золотой закатный луч на соборе, который возвышался на самой вершине холма.

Агент держал путь к месту, расположенному чуть ниже, неподалеку от палаццо Чивико, возвышавшемуся на склоне холма. Семейства Конти и Гаэтано были самыми важными среди фамилий Ананьи, стяжавших себе славу на протяжении нескольких последних поколений. Конти жили в громадном доме, известняк его стен лишь слегка тронуло время, которое в конце концов источит его в прах. Прекрасная колоннада и стекла в окнах смягчали суровый лик сооружения. Слуги в сине-желтых ливреях, все итальянцы и христиане, напомнили Эверарду, как далеко он от Сицилии – не в милях и днях, а по духу. Лакей провел его по залам и комнатам, обставленным весьма скудно. Лоренцо, еще холостой, – младший сын в семье, богатой одной лишь славой, – жил здесь только потому, что Рим был ему не по карману. Несмотря на упадок, поразивший великий город, знать из провинциальных земель Папской области предпочитала жить в своих римских замках, похожих на крепости, изредка навещая сельские владения.

Лоренцо устроился в двух комнатах в глубине дома: их легче было обогревать, чем большое помещение. Энергичность – вот что прежде всего почувствовал Эверард, ступив в его стены. Хозяин, спокойно сидевший на скамье, словно излучал сияние. Он поднялся, как только гость вошел в комнату. Лицо его с классическими чертами, словно изваянное из мрамора, оживилось, заиграло, подобно солнечным бликам на воде, потревоженной порывом ветра. Цвет огромных золотисто-карих глаз Лоренцо казался неуловимо изменчивым. Он выглядел старше своих двадцати четырех лет, но в то же время невозможно было определить, сколько ему на самом деле. Волнистые черные волосы ниспадали на плечи, борода и усы аккуратно подстрижены. Он казался высоким для своей эпохи, худощавым, но широким в плечах. Одет Лоренцо был не в домашнее платье, а в плащ, дублет и лосины, словно хотел быть готовым к схватке в любой момент.

Эверард представился.

– Милости прошу, господин мой, во имя Христа и этого дома, – зазвучал баритон хозяина. – Вы оказали мне честь.

– Чести удостоен я, синьор, благодарю вас за любезность, – почтительно ответил Эверард.

Вспыхнула улыбка. Прекрасные зубы, такая редкость в двадцатом веке.

– Будем откровенны, хорошо? Я сгораю от желания поговорить о путешествиях и странствиях. А вы? Пожалуйста, располагайтесь поудобнее.

Пышнотелая молодая женщина, гревшая руки над угольной жаровней, которая кое-как разгоняла холод, помогла Эверарду снять плащ и налила неразбавленного вина из кувшина в кубки. Следом на столе появились засахаренные фрукты и неочищенные орехи. Лоренцо подал ей знак – и она, поклонившись, удалилась в смежную комнату с низко опущенной головой. Эверард успел заметить в ней колыбельку. Дверь за женщиной закрылась.

– Она должна быть там, – объяснил Лоренцо. – Ребенку нездоровится.

Женщина – теперешняя хозяйка дома, несомненно, происходила из крестьян, и у них родился ребенок. Эверард молча кивнул, не выражая надежды на скорое выздоровление. Это считалось дурной приметой. Мужчины не слишком жалуют любовью детей, пока чадо не подрастет.

Они уселись за стол друг против друга. Дневной свет был тусклым, но комнату освещали три медные лампы. Их мерцающий свет словно оживлял воинов на фресках за спиной Лоренцо – они изображали сцены из «Илиады», а может быть, «Энеиды». Эверард не мог точно припомнить.

– Я вижу, вы совершили паломничество, – произнес Лоренцо.

Эверард позаботился о том, чтобы его крест оказался на виду.