Это могли быть разбойники, попрошайки, соседи, стражники, женихи. Луиза распахнула дверь, не спрашивая, и не ошиблась.

— Зоя! — радостно мяукнуло за спиной. — Наконец-то…

— Доброй ночи, капитан Гастаки, — исправила оплошность дочки Луиза. — Прошу вас.

Зоя с улыбкой шагнула за порог и остановилась. На ее пути, ощерясь и хрипло рыча, стояло существо с горящими глазами. Кот.

— Уберите, — потребовала Зоя. — Уберите или выйдем.

Селина попробовала схватить зверя; тот вывернулся и подобрался, готовясь к прыжку. Он защищал то, что считал своим. Он рычал.

— Я сейчас, — сказала Луиза, — только оденусь.

Зоя кивнула и исчезла. Маршал рванулся к порогу и уселся на нем, вперив взгляд в темноту. Селина уже заматывалась в теплый платок.

— Останешься дома, — велела капитанша. — Когда он уймется, запрешь в своей комнате и придешь за нами. Не сразу.

— Мне надо с ней поговорить.

— И мне, причем без тебя. — Луиза не любила врать детям, дочь это знала и протянула руку к коту. Тот зашипел и отпрянул, охаживая себя хвостом по бокам. Капитанша влезла в уличные башмаки и накинула плащ. Видел бы ее пивовар и тем более священник… Кот попробовал заступить дорогу, и не просто заступить: визжащий клубок бросился женщине на грудь, но толстое сукно спасло от когтей, и Луиза выскочила на улицу. К выходцу.

— Никогда не любила кошек, — буркнула Зоя. — Я могла бы размазать эту тварь по порогу, но порог — твой, и тварь его сторожит.

— А разве Маршал не мог тебе навредить? — не очень поверила Луиза. — Тогда почему он не удрал? Я просто испугалась… Совсем сбесился.

— Кошки всегда так. — Зоя наподдала ботфортом ком земли. — Вообще-то они могут нас драть… Кошачьи царапины не проходят никогда, ведь закатницам никто не указ. Псы и кони служат вам, мы — Ей, крысы — матери, а кошки — Закату. Служили… Оттуда давно не приходят… И ничего хорошего в этом нет. Поняла?

— Нет.

Жена капитана Арамоны досадливо нахмурилась. Его же вдова честно пыталась сообразить, о чем речь, но кони, крысы и матери казались нелепой считалкой. Вроде тех, за которые Аглая Кредон била дочерей по губам.

Зашелестели мокрые тополя, в соседнем дворе старательно выл пес. Не хватало, чтоб сосед высунулся в окно и увидел. О выходце он не подумает, а вот о любовнике…

— Зоя, — быстро сказала Луиза, — мне нужно в Олларию. Очень.

— Нет, — отрезала капитан Гастаки. — Нечего тебе там делать, и никому нечего.

— Я буду осторожна, — пообещала капитанша, заходя с другого конца. — Ты же хочешь, чтоб Арнольд от меня отделался, так помоги. Только на одну ночь…

— Нельзя, — черный сапог зло топнул оземь, — туда не войти. Тяжело… Будет только хуже, а они не слышат. Они ничего не слышат. Арнольд, тот не хочет, я не могу… Не мое. Совсем не мое.

— Ты о чем? — Она должна попасть в Олларию, найти Эпинэ и рассказать про Айри и про… все. Герцог узнает свое, она — свое. Про синеглазого герцога, про Фердинанда, про Катари, раздери ее кошки! Жаль, тропы Зои не для всех. Выходец не войдет к чужому, чужой не поймет выходца, даже не услышит, но во дворце наверняка кто-то умер нужной смертью, а уж в Багерлее…

— Луиза… — Зоя подошла ближе. Человеческое лицо пряталось бы в тени шляпы, но шляпы выходцев не дают тени. — Малявка ушла. Я беспокоюсь… Твоя дочка — не моя кровь. Она не хочет возвращаться, а Арнольд… Он за ней не идет. Он вообще туда не идет, трусит, а малявке нравится. Она наглоталась уже… Мне ее не взять, она старше. И я тоже боюсь, якорь мне в глотку! Я!..

— Святая Октавия! — Имя вырвалось прежде, чем Луиза что-то поняла, но имена Зою не волновали. Даже самые священные. В отличие от котов.

— Я пришла из-за малявки, — густые, никогда не щипаные брови сошлись на переносице, — и из-за города… Там все не так. Все! Это не наше дело, а ваше, так делайте!

— А я что тебе говорю? — подалась вперед Луиза, не представляя, как станет унимать Циллу, но понимая, что пойдет сперва к дочке, а затем ко всем остальным. — Проводи меня к Люцилле…

— Якорь тебе в глотку! — аж взвыла Зоя. — До тебя не доперло еще?! Нас отбрасывает. Луна молчит, а оно все равно отбрасывает. Мы не можем ничего, только звать, а малявка не слушает. Она пляшет. Ей нравится… Я не знаю, что делать, но нельзя же вот так… Ни кошки не делать и ждать, кого первым? Мы не можем ничего, можете только вы… Кто еще горячий. Хватит отворачиваться, поняла?! Кроме тебя, некому. Вы же все глухие, как пни. До шквала не очухаетесь, а как завидите, так удирать. Самое оно под зад огрести и на дно. Всем…

— Что-то случилось? — Селина стояла в распахнутых дверях. — В Олларии? Да? Я же… Мама, я же говорила, когда мы уезжали!

— Говорила…

Стук колес по мостовой, запах дыма, живой Реджинальд, живая Айри… Селина что-то чувствовала на самом деле, или ей это кажется теперь? Мы всегда умнеем, когда становится поздно.

— Зоя, — дочка с надеждой смотрела на мертвую капитаншу, — что нам делать?

Капитан Гастаки опять принялась месить грязь. Как лошадь причетника из Кошоне. Хорошая была кобыла, добрая… Здоровенная капитанша фыркнула и протянула было руку к Селине, но, словно ожегшись, сунула в карман.

— Убирать паруса надо, — посоветовала она, — и становиться носом к ветру. Ясно?

1

Это был покой, то самое небытие, о котором Эпинэ мечтал последние месяцы. Оно пожрало тревогу, дела, тоску, тюрьму, утопив бытие в первозданной доброй тьме. Потом послышались голоса. Дэвид, Дикон, Карлион, Берхайм, кто-то еще, знакомый и настырный… Спор или ссора прорвались сквозь блаженную дрему, и Робер подумал, что это все еще сон. Ему снится суд над Алвой, потому что ни в особняке Эпинэ, ни у Марианны, ни даже в гимнетной не могло собраться столько судейских. Сэц-Ариж их просто бы не впустил, особенно Фанч-Джаррика… Робер вспомнил обладателя еще одного голоса, редкого урода, но просыпаться все равно не хотелось. Эпинэ приоткрыл глаз, увидел оштукатуренную стену, понял, что заночевал в казарме, и внезапно решил, что еще полежит. Недолго. Четверть часа, не больше… Время поджимало все сильней, оттягивать разговор с Халлораном и дальше становилось опасным.

— Я не желаю вас больше знать! — закричал из тут же вернувшегося сна Дикон. — Бесчестный трус!

— Это я не желаю вас больше знать. Ваш никчемный отец погубил не только свою жизнь и жизнь своей супруги. Он бросил тень на множество фамилий…

— Прекратите, — оборвал спорщиков Дэвид. — Это не имеет смысла…

— Я не понимаю, граф, как нас с вами могли поместить вместе с этими людьми? Мы только исполняли приказы. Их приказы! Это богопротивно, но они ставили себя выше других, возводя свой род к древним демонам…