Игорь провел пальцем по схеме, по линиям, ведущим к последнему квадратику.

– Аркадий Викторович Игнатьев, – сказал он твердо.

– Друг. Бывший, – пробормотал отец, берясь за бутылку и выливая в стакан остатки виски.

– Ты не знал…

– Догадывался. Доказательств не было. Прямо он на себя ничего не перевел.

– И вот это посмотри, – Игорь пододвинул отцу желтые листки копий учредительных договоров.

– Он учредитель подставных фирм. Покойный Крылов где-то это раскопал. И это, – Игорь положил на стол еще один лист. – Твоя бывшая любовница кандидатскую по психологии защитила за год до смерти мамы. Стажировки за границей. Ты знал?

– Я ничего не знал… – покачал головой отец.

– Тут написано, что стажировки оплачивал Аркадий. Ты той ночью остался у нее. Потому что она так захотела. Да?

Отец кивнул и приложился к стакану, вливая в себя темную жидкость. Опрокинув виски, он приложил руку ко рту, потом сказал:

– Потому что так нужно было Аркадию. Чтобы меня не было дома! – Отец швырнул бутылку в угол, где она разлетелась на мелкие осколки.

– Почему ему мешала мама?

– Не знаю… Может, она что-то узнала. Это знает только Игнатьев.

– Прости, батя… – тихо сказал Игорь. – Я не верил тебе.

– Ты меня прости. За все, сынок…

Игорь подошел и обнял отца.

– Я столько времени потерял… – заговорил Соколовский-старший. – Ты без меня вырос…

– Еще внуки будут. С ними побудешь.

– А они будут?

– Куда без них, – усмехнулся Игорь и отстранился, глядя на отца. – Батя, поезжай домой… отдохни. Вечером мы поговорим…

– Ты думаешь, я пьян? Я сейчас не пьянею… Хочу, а не выходит…

– Но мне нужно ехать. Это показать… – Игорь начал собирать со стола бумаги.

– Стой! – Отец положил на документы ладонь.

– Он преступник, – напомнил Игорь, с удивлением глядя на отца.

– Он убил человека, которого я люблю до сих пор. Твою маму. С ним я решу сам.

– Закон будет решать, – твердо ответил Игорь.

– Какой закон, Игорь?! – Соколовский повысил голос: – Ты меня слышишь? Твою маму…

– Нет.

– Я тебя прошу, сын… Дай мне решить этот вопрос самому. Я все проверю. Обещаю, – он постучал пальцем по бумагам, – что сам решу.

– Давай по закону.

– По закону не выйдет, сын. Игнатьев выше меня стоит. А будет еще выше. Прошу. Как никогда не просил. И сам ничего не делай… Он страшный человек. Ты же сам видишь, что происходит… Я это видел. Он за тобой следил. Дай мне все сделать самому. Прошу. Если я не сделаю… Я знаю как.

Игорь медленно убрал руку с бумаг, оставляя их отцу.

Игнатьев стоял на краю кладбищенской дорожки и смотрел на Игоря Соколовского, который сидел у могилы матери. Лицо его было каменным, жесткий разрез рта как будто дробил камни, а не вел разговор по телефону.

– Я так понимаю – бумаги у тебя. Привезешь их мне, через час. Сам. Тихо! Знаешь, где я сейчас?! На кладбище! И знаешь, кого я вижу?

Игнатьев покивал, видимо, выслушав ответ человека, которому звонил.

– К маме приезжает. Хороший у тебя сын. Привезешь бумаги через час. Сам. Слушай куда.

Перед Владимиром Яковлевичем Соколовским сидел пожилой человек. Седоватые волосы, глубокие морщины на лице, взгляд цепкий, осанка прямая. В нем вообще было что-то спортивное, какая-то собранность, готовность.

– Когда в последний раз работали, Андрей Викторович? – спросил Соколовский мужчину.

– В девяносто шестом году.

– Больше пятнадцати лет, – покачал головой Соколовский.

– Навыки не растерял, – спокойно ответил мужчина. – Три раза в неделю тир. Когда? Где? Кого?

– Через два часа, – сказал Соколовский и посмотрел мужчине в глаза.

– Я думаю, что вы сами понимаете, – начал мужчина.

– Нет времени на подготовку. Незнакомое место. Я все понимаю. Любая сумма.

– Двадцать, – сказал мужчина.

Соколовский сразу же кивнул, соглашаясь.

– Миллионов долларов, – продолжил мужчина.

– Я понял.

– Чувствую, что у вас большие проблемы, – внимательно посмотрел на Соколовского мужчина.

Владимир Яковлевич Соколовский подъехал к строительной площадке минута в минуту к назначенному времени. Работы здесь не велись уже два месяца, и территория была пустынная. Соколовский прошел через старые покосившиеся ворота и сразу встретил двух крепких парней с металлоискателем в руках. Он все понял и развел в стороны руки. После проверки его повели вдоль строящегося корпуса.

Игнатьев ждал его за углом возле старого растворного узла.

– Здравствуй, Володя. Давно не виделись.

– Ты убил ее, – стиснув зубы, сказал Соколовский, потрясая бумагами, зажатыми в руке.

– Это было самоубийство, – спокойно возразил Игнатьев.

– Нет! – выкрикнул Соколовский.

– Этого никто не знает точно.

– У тебя был мотив… Она что-то знала… я уверен. Знала об этом…

– Скоро и их не будет. Давай сюда бумаги, Володя.

– Обещай не тронуть сына… – Соколовский сник и перешел на умоляющий тон.

– Да при чем тут он, – небрежно сказал Игнатьев.

– Он не успокоится…. Ты знаешь это… Я поговорю с ним. Найду слова. Заставлю уехать. Прошу. Не трогай его.

– А сам будешь мстить?

– Если пообещаешь не трогать сына – нет, – помотал головой Соколовский.

– Ты забываешь про бумаги, про меня, Игорь забывает про все. И все живут счастливо.

– Обещаешь? – спросил Соколовский.

– Бумаги! – Игнатьев протянул руку. И взял протянутые ему Соколовским бумаги. Просмотрев их, он ответил: – Да. Обещаю.

Игнатьев повернулся и пошел в сторону ворот. Соколовский смотрел ему вслед взглядом больного человека. Дойдя до угла, Игнатьев оглянулся. Соколовский лежал на земле, раскинув руки. Мужчина в тонких хирургических перчатках перешагнув его, кивнул Игнатьеву и сел в черный внедорожник с заляпанными грязью номерами.

Два часа назад Игорь вошел в кабинет Пряникова с рапортом на увольнение. С таким же рапортом там уже сидел Королев. Злой как сатана подполковник наорал на обоих, потом стих и велел убираться. И вернуться через два часа, когда он решит, кому из двоих подписать рапорт. Игорь наслушался всего, в том числе и того, что у него стало получаться, что он становится похожим на мужика, что он нужен органам. Сейчас выслушивать все это снова он не хотел. Постучав, Игорь вошел в кабинет.