Филатов рванулся было на свежий воздух, но его силой удержал Гаранин.

– Ты просто очень устал, Веня, – сказал он. – Саша, помоги ему лечь отдохнуть.

Филатов сбросил с плеча руку Гаранина, всхлипнул. К нему подошел Семенов.

– Молод ты еще подыхать, Веня, – дружески улыбнувшись, сказал он. – Забыл, что «москвича» хотел купить и на юг махнуть?

– К черту! – все громче всхлипывал Филатов. – Всех к черту!

Семенов пристально всмотрелся в него, неожиданно схватил одной рукой за грудь, а другой ударил по лицу, один раз, второй. Филатов отшатнулся, сжал кулаки и дико расширил глаза.

– За что, гад?

– За то, что не хочешь жить, сукин ты сын! – заорал Семенов. – А я заставлю тебя, понял?

– Не заставишь…

– Заставлю – силой!

– Не имеешь права…

– Ошибаешься, имею! – Семенов снова встряхнул Филатова и толкнул его на покрытую спальным мешком скамью. – Возомнил о себе, пацанье! Хозяин твоей жизни на станции – я! Ты лишь оболочка, в которой она трепыхается, понял?

– А ты… – Филатов попытался подняться.

– Как разговариваешь, мальчишка! – загремел Семенов, силой удерживая Филатова на месте. – Мы с тобой на брудершафт не пили!

– Хорошо… – Глаза Филатова постепенно приобретали осмысленное выражение. – После зимовки я тебе… я вам… кое-что припомню. Память, отец-командир, у меня хорошая… Так врежу!

– Вот это «речь не мальчика, но мужа», – согласился Семенов. – После зимовки. Тогда что – по рукам?

Филатов растерянно пожал протянутую ему руку. Криво усмехнулся, встал.

– Так врежу…

– Подготовился, Женя? – деловито спросил Семенов. – Одной лампы хватит или лучше двумя?

– Еще сожжем друг друга… А можно и двумя.

– Веня, – окликнул Семенов, – бери вторую лампу. И по-быстрому, время не ждет.

Пока механики разогревали картер дизеля, Семенов, прикрыв глаза, отдыхал и приводил в порядок свои мысли.

В то мгновение, когда он понял, что из второго аккумулятора вытек электролит и стартерный запуск стал невозможен, сознание безысходности затуманило мозг. Двое суток собирали дизель, не только душу – плоть свою, сердце, легкие и кровь вложили в него, и все перечеркнула ничтожная трещина в корпусе аккумулятора. Вспомнилось чье-то: «Улыбочка, как трещинка, играет на губах». Нет, не улыбочка – ехидная усмешка, гримаса пиковой дамы! И не играет, шипит: «Зря старались, голубчики, дизель еще попьет из вас кровушки!»

Одна никчемная трещинка – всю работу!

Сизифов труд – вручную на Востоке запускать дизель. Израсходовались люди, разменяли, истратили последний рубль. Тоже чье-то: «Похоронили мы силы наши под обломками наших надежд». Двое уже так думают, усмехнулся про себя Семенов, – ты и Филатов. А может, один ты, потому что Филатов больше ни о чем думать не станет – он будет вкалывать, пока сердце не лопнет.

– Саша, – негромко позвал Семенов, – будь другом, приготовь кофе. Покрепче.

Был уже такой случай, когда в мгновение рухнули надежды и малодушно хотелось умереть. Ну, шурф не в счет, там умирать было стыдно – из-за собственной глупости, да еще в одиночку. Случилось это много лет назад на Льдине, под самый конец полярной ночи. Двое суток торосы давили, крошили Льдину, ушли под воду кают-компания и дизельная, поломало домики. Двое суток без сна и отдыха по мосткам, перекинутым через трещины, люди таскали ящики и мешки с продовольствием, палатки и оборудование – спасались от вала торосов. И вот наконец подвижки прекратились, все стихло. Полумертвые от усталости, кое-как установили палатки и только улеглись кто куда, как снова толчок и грохот лопающегося льда. И тут Семенов вывихнул руку. Как это произошло, он не понял, лишь почувствовал удар и дикую, непереносимую боль. А жаловаться было некому, нужно снова таскать ящики и мешки, и он, едва ли не теряя сознание, таскал одной рукой, пока не споткнулся на мостике и не упал в ледяную воду. Тогда-то он и готов был умереть, но Андрей не позволил – подцепил багром за каэшку, удержал на поверхности, вытащил. А дальше было забытье, сон с кошмарами и пробуждение в жарко натопленной палатке.

– Пей, Николаич. – Бармин протянул кружку. – Беру твой метод на вооружение, даже название придумал.

– Какой метод? – не понял Семенов.

– Мордобой как средство прекращения истерики.

– Брось, – поморщился Семенов, прихлебывая кофе. – А то как врежу…

Они рассмеялись.

– Кофе, ребята! – объявил Бармин. – Держите кружки.

– Принимайте гостя! – послышался голос Гаранина, и в дизельную тихо скользнул Волосан. Шкура его свалялась, морда вытянулась, а хвост, который Волосан всегда так гордо держал трубой, волочился по полу.

– Как это я забыл! – ахнул Бармин, доставая из кармана тюбик. – Ко мне, бедолага! Открой пасть. И не смотри на меня грустными собачьими глазами, срок твоей путевки еще не истек. «О люди, куда вы меня затащили? – спрашивает Волосан. – Кончайте эту прескверную шутку!» A-а, нравится?

– Что это у тебя? – поинтересовался Гаранин.

– Сгущенное какао с молоком, любимая пища нашего гипоксированного друга. Правда, Волосан? Отреагируй!

Волосан облизнулся, тявкнул по-щенячьи и снова раскрыл пасть. Все заулыбались.

– А ты так умеешь, Веня? – спросил Бармин.

Филатов продолжал молча пить кофе и шутки не принял.

– Помнишь Бандита, Андрей? – Семенов вздохнул. – Какая любовь была! До сих пор чувствую себя виноватым.

– Это на Льдине, – пояснил товарищам Гаранин. – Был у нас такой рослый лохматый пес Бандит, сибирская лайка. Фокусник и умница вроде Волосана, мог запросто выступать в цирке. И вот однажды Коля Белов, большой любитель сюрпризов, привез нам со станции Челюскин свинку по имени Пышка. Мы думали, начнутся между нашим зверьем склоки, но ошиблись – Бандит с первого взгляда в нее влюбился, целыми днями сидел у деревянной клетки и лизал Пышкин пятачок. Все-таки животное, а люди – разве они поймут все, что происходит в собачьей душе? Но время шло, Пышка росла на глазах, пора ее готовить на камбуз, а никто не мог решиться – рука не поднималась. Наконец нашелся один смельчак, пристрелил из карабина. Бандита в тот день «арестовали», заперли в домике, а когда выпустили – всю станцию обегал, пока не понял, что не увидит больше своей любимой Пышки. И долго был безутешен, ничего не ел, только снег лизал…

– А ты? – упрекнул Волосана Бармин. – Способен ли ты на такую бескорыстную любовь к простой, необразованной пингвинке?

Волосан попытался сделать стойку, но не смог и виновато завилял хвостом.

– Ладно, поверим на слово. – Бармин погладил собаку и спрятал отощавший тюбик. – Укладывайся в спальный мешок здесь, нечего прятаться от коллектива.

– Масло прогрето, Николаич, – сообщил Дугин. – Можно начинать.

– А топливная система в порядке? – Семенов знал, что в порядке, только что на его глазах механики осматривали насос и форсунки, и поймал себя на том, что неосознанно