– Слишком грубы для твоего нежного слуха? – спросила Тео.

– Нет, тут не то… даже не знаю. Они кажутся удивительно знакомыми. Более того – я слышал их в песне. Но забыл ее.

Тео внимательно посмотрела на Рика. И, помедлив, сказала:

– Поскольку у нас нет других идей… могу помочь тебе вспомнить.

Бард дернул плечом.

– Попытайся. Сам я только тошноту испытываю от усилий. И голова начинает болеть.

Тео протянула ему трубку.

– Кури.

Бард выглядел здорово удивленным, но смолчал. Обхватил губами чубук, затянулся и чуть не закашлялся. Гринер тоже впервые видел такой способ… помощи. Но Дерек был абсолютно спокойным и вроде не собирался валить Тео на землю с криками: «Она сошла с ума!» так что Гринер сел поудобнее и принялся только наблюдать, надеясь только, что магичка закончит свой странный ритуал до того, как каша в котелке остынет.

Сначала Гринер просто смотрел, как курит бард. Ничего особенного с ним вроде не происходило – он морщился, как всякий человек, не привыкший к крепкому табаку. Либо Тео все время, что Гринер ее знает, курит что-то не вполне обычное, либо… он просто не туда смотрит. Юноша перевел взгляд на Тео – она сидела напротив барда, глаза в глаза, и, кажется, не мигала… «Как и Рик», – понял Гринер. А еще она дышала как-то странно… Слишком медленно и глубоко. Гринеру понадобилась минута, чтобы понять – она дышит в унисон с бардом. И оба они постепенно замедлялись. Вдох… пауза, за время которой грудь самого Гринера успела подняться и опуститься три раза… выдох.

Он посмотрел на Дерека. Тот шепнул:

– Она вводит его в транс и в нужное время подтолкнет. Тут важна размеренность… – Он вынул трубку из пальцев барда. – Так что курить ему было нужно только в самом начале. Чтобы сконцентрироваться.

– И надолго это? – сипло спросил Гринер.

– Зависит от того, глубоко ли это воспоминание. А каша, кажется, готова. Бери, пока горячая, они позже поедят.

Гринер достал миски и ложки.

Юноша как раз доедал вторую порцию – он не жадничал, но съел даже больше, чем хотел, просто каша была горячая, а он замерз, – когда Рик судорожно вздохнул и сказал:

– Точно… старик-горец на рынке!

Гринер чуть не выронил ложку от неожиданности. Рик по-прежнему сидел прямо, уставившись на Тео. Она спросила, не сводя взгляда с барда:

– Ты вспомнил все?

– Да. – Ответил тот.

– Теперь выходи.

Они оба стали дышать чаще. Минуту спустя бард заморгал и расслабился.

– Это было очень давно… – пробормотал он. – И я слышал ее всего один раз, но вспомнил каждое слово. – Он криво усмехнулся. – Тебе бы нашлось много работы среди наших забывчивых бардов.

– Я подумаю об этом, – серьезно ответила Тео. – А теперь, пока не забыл ее снова, пой.

Рик достал лютню из мешка, провел ладонью по дереву, проверяя, согрелось ли оно. И запел, прикрыв глаза:

На севере, где снег и лед

сокрыли горы Скага

Трубят рога, спешит отряд,

и с ними – господин.

«Вас заклинаю, чьи сердца

наполнены отвагой —

Ваш сюзерен в беде,

врага сдержите у равнин!»

И выступил вперед Эйнар,

и вынул меч из ножен

«Мой лорд, спешите в замок свой,

и поднимайте мост

Кровь предков горяча во мне,

я буду, сколь возможно

Проход в ущелье защищать

при свете дальних звезд»

Стук копыт растаял в сумеречной дали

Яркий лунный отблеск на полоске стали

Ветер свистит, смерть поймала свой шанс

Эйнар охраняет ущелье Кон-Глайс

А кровь в ночи – черна, как смоль,

как молнии – удары

Наполнил звон ущелья пасть,

несется время прочь.

И конь под седоком хрипит,

дыханье рвется паром

Эйнар не замечает ран,

и клич разносит ночь.

Но не под силу одному

сдержать врагов надолго,

Эйнара грудь клинок пронзил,

все ближе звездный свет

«Мой лорд, я сделал все, что мог».

Рассыпались в осколки

Луна, и небо —

всадник ярла выполнил завет.

Стук копыт растаял в сумеречной дали

Всадник одинокий не помеха стали

Падает снег, не раскрыть больше глаз

Эйнар охраняет ущелье Кон-Глайс

Туман и тьма, сиянье звезд —

неверен отблеск снежный.

И снег, засыпав поле боя —

перестал, устав.

Над телом воина рыдает

призрак девы нежной

И правду страшную рекут

холодные уста.

«Меня твой сюзерен убил,

ограбив караван мой.

Напал, бесчестием покрыв

себя и свой отряд

Грабитель он, Эйнар,

и смерть твоя была напрасной

Смотри, кого убил ты —

вот отец мой, вот мой брат»

Девы плач растаял в сумеречной дали,

И следы кровавые на снегу пропали.

Светит луна, лед блестит, как алмаз.

Эйнар охраняет ущелье Кон-Глайс.

И днем и ночью по Кон-Глайс

безмолвный всадник едет

И конь его, и плоть

его прохладнее, чем снег.

Он весь прозрачен, словно лед,

лишь очи пламенеют,

И по ущелью не пройдет ни зверь, ни человек.

Давно убит им сюзерен, но нет ему покоя

И нет тепла в его груди, и нет в душе тепла.

Разрушен замок, нет тропы, но что ему такое

Года и смерть – одна печаль теперь его сестра.

Стук копыт растаял в сумеречной дали,

Кто пройти пытался – здесь же и остались

Слезы текут из невидящих глаз,

Эйнар охраняет ущелье Кон-Глайс.

– Так это не дар от богов, – задумчиво произнес Гринер, – а проклятие.

– И теперь мы знаем, что случилось с ярлом. Эйнар убил его. Если, конечно, песня не врет.

Рик отложил лютню, потом передумал, обнял ее и стал наигрывать что-то тихо. Спросил:

– Помогло?

Тео обрадовано кивнула.

– Еще бы! Снять проклятие хоть и трудно, но возможно. А вот избавить его от дара Хельга мы бы не смогли и уговорить пропустить нас тоже. Гринер, ну-ка, скажи, что в этом случае можно сделать?

Юноша вспомнил книги о проклятиях, что он читал дома. Наморщил лоб.

– Ну… он, получается, убил невинных, так? И дева его прокляла? Или он сам?