– Повезло.

– Не очень. Армейские патрули разъезжают по шоссе всю ночь. Копы останавливают в городах. А военные кого угодно на дороге.

– Какой следующий большой город?

Сьюзан сверилась с картой.

– Здесь есть местечко под названием Кинхон. Но шоссе проходит западнее – так что нам нет необходимости въезжать в сам город.

– Бывший американский госпитальный центр, – заметил я.

– Ты его помнишь?

– Да. Там занимались проблемами, с которыми не могли справиться на госпитальных судах. Лечили также вьетнамцев – военных и гражданских. А за городом был лепрозорий.

– О... я слышала об этом месте. Лепрозорий существует до сих пор.

– У нас был санитар, который настолько перегорел в боях, что вызвался работать в этом лепрозории. А мы после этого шутили: когда дела будут совсем швах, мы все туда подадимся. – Сьюзан не рассмеялась. – Тебе бы там пожить, – добавил я и спросил: – Он далеко?

– Мне кажется, впереди, в нескольких километрах.

– Ты читаешь карту или с ней трахаешься?

– Слова озабоченного.

– Хин лой.

Сьюзан ущипнула меня за плечо. Мистер Кам вытаращил на нее глаза.

– Вот видишь, жена мистера Кама никогда не щиплется, – сказал я. – Надо будет жениться на вьетнамке.

– Они такие послушные – наскучат так, что свихнешься.

– Вот и хорошо.

– Я рада, что ты приободрился, – улыбнулась Сьюзан.

– Меня немного тревожит водитель того грузовика.

– Но он не знает, что мы иностранцы. Наверняка подумал, что свои же удирают от полицейских. А больше ничего не видел.

– Будем надеяться.

Мы проехали поворот на Кинхон. На перекрестке стояло несколько строений, в том числе бензозаправочная станция. Но она оказалась закрытой.

– Как ты считаешь, хоть одна бензозаправка сегодня работает? – спросил я у Сьюзан.

– С какой стати?

– И то верно. Но, боюсь, на одном баке мы до Хюэ не дотянем. Даже с канистрами.

– Выключи фары – экономь бензин. Мистер Кам тебе бы то же посоветовал.

Я посмотрел на указатель и прикинул в уме. Получалось, что на том, что оставалось в баке, мы могли проехать двести или двести пятьдесят километров, смотря по тому, сколько литров умещалось в баке и каков расход. Десять литров в канистре увеличивали запас хода еще на пятьдесят – шестьдесят километров.

– Спроси-ка мистера Кама, где он ночью покупает бензин, – попросил я Сьюзан. Она перевела ответ:

– Он не знает. Он никогда не заезжал так далеко на север. И редко водит машину ночью.

Я рассмеялся.

– Где же он собирался заправляться?

– Он явно не собирался везти нас в Хюэ, – ответила Сьюзан.

– Это понятно. Вот так ему и скажи.

Сьюзан сказала. Вьетнамец опять оробел. А она повернулась ко мне:

– Помнится, ночные заправки есть в Дананге.

– А до Дананга далеко?

Она заглянула в карту.

– Около трехсот километров.

Я посмотрел на указатель.

– Надеюсь, дорога под гору. Иначе никак не дотянем. Может, выкинуть из машины косоглазого?

– Он нам нужен, чтобы качать бензин. И о чем мы только думали, Пол?

– Я думал, что у этой машины бак больше, а расход меньше. Если дойдет до крайности, остановимся, подождем дня и найдем работающую заправку.

Впереди, над плоским горизонтом, возникло марево света.

– Это что, Бонгсон?

– Должно быть, – отозвалась она.

Я снизил скорость и огляделся. Пустынный пейзаж показался мне знакомым.

– Вот здесь я видел слона, – сказал я скорее себе, чем Сьюзан.

– Какого слона?

Несколько секунд я молчал.

– Это такое выражение. Так говорят те, кто первый раз видел сражение: "Я видел слона". – Я посмотрел по сторонам шоссе: именно здесь я впервые видел настоящий бой – утром в ноябре 67-го, на следующий день после Дня благодарения[59].

– Что это значит?

– Не знаю. Но к Вьетнаму не имеет никакого отношения. Может быть, восходит ко временам Рима, когда Ганнибал перешел со слонами Альпы. Я видел слона, – повторил я.

– Звучит почти мистически, – заметила Сьюзан.

Я кивнул:

– Самые большие мистики, самые верующие и самые суеверные люди на свете – это солдаты. Я видел, как перед боем мужики крестились и целовали распятие... клали в чехол каски патрон от "АК-47" – считалось, что это та самая пуля, которая должна была в них попасть. Прикрепляли к каскам туз пик, потому что у вьетнамцев это символ смерти. Да мало ли было всяких талисманов и ритуалов... И все, конечно, молились.

Сьюзан на мгновение притихла.

– Так здесь ты видел своего первого слона?

– Да, здесь я видел слона.

Она подумала и сказала:

– Мне кажется, когда нам стреляли в спину, я тоже различила слона.

– Тебя леденил страх, ты почувствовала, как пересохло во рту, сердце вырывалось у тебя из груди?

– Да.

– Значит, ты видела слона.

Впереди показался мост через реку Анлао. За ним раскинулся городок Бонгсон.

Сьюзан надела темные очки.

– Я похожа на местную?

Я посмотрел на нее в зеркальце заднего вида: расчесанные на прямой пробор длинные волосы, очки – в несущейся машине она могла сойти за вьетнамку. Я повернулся к мистеру Каму: он тоже мог сойти за вьетнамца, потому что и был вьетнамцем. Проблема была во мне.

Я снова посмотрел на Кама, и у меня возникло ощущение, что он собирается рвануть из машины, как только мы въедем в город.

Пришлось остановиться и обернуться к Сьюзан.

– У меня в чемодане есть кроссовки. Сними с одной шнурок и принеси сюда.

Она вышла из машины, открыла багажную дверцу и порылась в моем чемодане и в своем рюкзаке.

– А здесь холодно.

Я опустил стекло – мне показалось жарко. Но я не прожил здесь трех лет. Пахнуло знакомым запахом влажной ночи, земли и реки.

Сьюзан закрыла багажную дверцу и вернулась в салон. Она принесла кожаный шнурок с моей кроссовки и шелковую блузу с высоким воротом, которую надела поверх рубашки-поло.

Я взял кожаный шнурок и дал знак Каму наклониться вперед и завести руки за спину. Он все беспрекословно выполнял – был несказанно рад, что его связывали, а не душили.