Высота и изоляция: классифицируем цивилизации высокогорий

Это был долгий подъем. Эрнан Кортес причалил корабль к берегу и сосредоточил внимание на туманных сообщениях о богатстве верховного вождя ацтеков. «Веря в величие Господа, — писал он, — ив мощь королевского имени их высочества, я решил отправиться и найти его, где бы он ни был». Дорога вела вверх. Отряд завоевателей поднимался от Чапалы «по тропе такой крутой и неровной, каких нет в Испании… Бог знает, как мои люди страдали от жажды и голода и особенно от снежных бурь и дождей»[618]. Они пересекали пустынные плато, где их мучил голод и жгло солнце, и преодолевали высокогорные проходы, где приходилось бороться за каждый глоток ледяного разреженного воздуха.

Современники Коперника, они на этой высоте приносили жертвы не только золоту, но и научному любопытству. Разведывательный отряд попытался подняться на заснеженную вершину вулкана Попокатепетль почти 18 тысяч футов высотой, «чтобы узнать тайну дыма… но не смогли из-за большого количества снега, который там лежит, и вихрей пепла, прилетавших с горы, а также потому, что не могли выдерживать сильный холод»[619]. Приблизившись к столице ацтеков, Кортес позволил туземцам вести отряд через высокие переходы, где подозревал засаду — «не желая, чтобы они считали нас трусами».

Он и его люди выросли в горной (по европейским меркам) стране; но метрополия, которую Кортес нашел в конце своего пути, была расположена на невиданной для испанца высоте, насколько нам известно. Ярко раскрашенные, покрытые кровью жертв храмы Теночтитлана поднимались у озера на высоте 7500 футов над уровнем моря в долине, окруженной иззубренными пиками. Они словно были выше жизни, выше реальности. Теночтитлан напомнил пришельцам мрачный заколдованный город злодея-волшебника из популярного романа того времени[620]. Кортес, который льстил себе, вознося хвалу завоеванным местам, посчитал этот город не менее прекрасным, чем Севилья.

Кажется удивительным, что он считал свои усилия оправданными и искал культуру так высоко. В целом высокогорья на взгляд жителей низин кажутся враждебными цивилизации. Для соседей из низин «горец» обычно синоним слова «варвар», а свои страхи жители равнин оправдывают ссылками на историю, географию и мифы. Рассказы о колдовстве, инцесте и зверствах оставили глубокие следы на склонах гор[621]. Горцев часто считают «примитивными» беженцами, загнанными в горы наступающей цивилизацией; там, где они живут, редко встречаются плодородные почвы, и выращивать растения гораздо труднее, чем в долинах. Даже скот, пасущийся на горных пастбищах, принадлежит к более худым и мускулистым видам; к тому же недостаток пастбищ заставляет горцев вести полукочевой образ жизни. Долины, разделенные горами, порождают партикуляризм. Жители таких долин осознают свою независимость, к тому же их языки часто взаимно непонятны, и это усложняет сотрудничество в преобразовании окружения и создании больших государств.

Омери Пико, автор путеводителя для пилигримов XII столетия, предупреждал читателей относительно горских общин на дороге в Компостелло: «они нецивилизованы и не похожи на наш французский народ, они сношаются с мулами и не умеют вести себя за столом»[622]. Томас Платтер, швейцарец, желавший в XVI веке получить образование в Германии, столкнулся с презрительным отношением к себе из-за того, что вырос в горах[623]. Доктор Джонсон, утверждавший, что презирает шотландцев, сравнивал их в необходимости стать цивилизованными «с чероки — или, лучше, с орангутанами» и утверждал, что до союза с англичанами «стол у них был такой же скудный, как у эскимосов, а дома грязные, как у готтентотов». Он поддался любопытству современного этнографа, ищущего «примитивные народы»; как он сам признавался, ему хотелось посетить прошлое[624].