— Да-а-а, — протянул Энрик, — я устал на Туа танцевать в двух сплошных трико и пяти простынях.

— Вот я и боюсь, — осторожно закруглил Пепс, — что, пока ты тут отрываешься в одной набедренной повязке, там, — он показал вверх, — собралась вся Манаала и решает вопрос о нашей нравственности. Нас запросто лишат въездной визы, и останемся здесь пропадать.

— Пронесет. Мотай дальше.

— Канал VII, «Экстра-Люкс».

— Что думает об успехе Энрика Канк Йонгер? Скажи, Канк.

— Парень знает, как бутки рубить, однозначно. Ну, централ же! Однако он избаловался. У нас наворотов меньше, а навар не жиже.

— Может ли киборг обладать правами человека? Завещание Хлипа и судьба Файри в центре общего внимания. Эксцентричный миллионер Каспар Амальрик уже десять лет выводит в свет, как свою супругу, кибер-женщину Мануэлу, но этот союз человека и робота не зарегистрирован законом, и церковь отказывается освятить их брак перед лицом Всевышнего.

— Пусть придут ко мне, — откомментировал Энрик, — я их обвенчаю. Дальше, дальше…

— Канал 17, — замогильным голосом объявил Пепс. Вихляясь и гримасничая, развязно застрекотал Отто Луни — в галстуке на голое тело и в трусах с подтяжками:

— Видали? Семь часов танцевать с полной выкладкой, со всякой сложной акробатикой — и так всем оттоптать мозги! При этом он дышать не забывает и местами даже кое-что поет. Человек на это не способен! То есть — обычный человек. Но Пророк к нам явился из мира, где давно уже насобачились сращивать мозги с машинами. Ответ ясен: Энрик — зомби! Его мозг нашпиговали электродами, а движениями управляют с пульта. Он — дистант. Поясняю, это делается так…

Кадр сменился. В студии туанец, разрисованный немыслимыми пятнами, страшно кося глазами врозь, лупит руками и ногами по клавиатурам, от которых вверх уходят провода — перекинутые через балку, они крепятся к конечностям нескладного дистанта. Дистант в ускоренном темпе выкидывает ноги, крутит выпяченными видеокамерами, чьи объективы обрамлены ресницами с палец длиной, и щелкает клешнями, постоянно приседает и совершает непристойные телодвижения…

— Все, — Энрик безвольно обмяк на подушках. — Врача, лед на голову и какого-нибудь сока покислее — виноградного, что ли…

* * *

Вместо шума и грохота — безмолвие гробницы; вместо сора и грязи — ровная чистота стенных панелей; вместо изменчивого света солнца — бледное бестеневое свечение; вместо жизни — смерть…

Селена тихо подошла к Фосфору и присела на корточки. Дверь, пропустив ее, скользнула на место, отсекая камеру 12 от коридора.

Селене казалось, что она слышит свое дыхание, и она, часто мигая, чтобы подавить подступающие слезы, глядела перед собой.

Умом она понимала, что Фосфор — киборг, что для него нет ничего страшного в том, что ему повыдергали внутри штекеры, передающие сигнал от мозга на контракторы, и отключили радар. Она понимала — и знала, как никто другой, что он непредсказуем, неуправляем и опасен и то, что сделано с ним, сделано недаром. Более того — даже сейчас она боялась его, полностью обездвиженного и брошенного в изолятор. «А вдруг, — пульсировала где-то в подсознании мысль, — вдруг он встанет, и что… что ты будешь делать дальше? Куда бежать? Ты помнишь его хватку? Мертвецы — обманщики; они изображают из себя бесчувственных и неподвижных, но в любой миг готовы наброситься, а он жив — его мозг работает, он может видеть, слышать и говорить. Вот сейчас встанет… вот шевельнулась рука…»

Но это неправда. Истощенные, измученные заточением чувства лгут, наполняя воображение призраками.

Все так же сух и спокоен свет, все так же недвижимо тело Фосфора.

Он лежал на полу в той же позе, в какой его оставили те, что внесли сюда вчера: на спине, руки и ноги чуть разбросаны, голова откинута набок, веки полузакрыты. Селена словно видела труп в морге. Майка на нем была разорвана; на коже темнели несколько пулевых отверстий и длинный шов по средней линии живота со стягивающими скобами и грязными потеками из раны. Словно его расстреляли, а потом анатомировали… Селена не могла отделаться от чувства, что перед ней покойник, — так это окоченевшее тело не совпадало с ее последними воспоминаниями: Фосфор танцует, идет, держа спину и приподняв голову, злится, смеется, причесывает ей волосы, проникновенно и пытливо заглядывая в глаза.

И теперь это тоже он? Не вздохнет, не шелохнется; грудная клетка застыла, тепло ушло, кожа прохладная и побелевшая, с неживым отливом, с зеленовато-синими тенями на лице; глаза запали, нос заострился…

Преодолевая страх, Селена придвинулась поближе. Черные волосы свалялись и растрепались, посерели от пыли, облепили спутанными прядями лицо.

И он жив?

— Фосфор, Фосфор… — негромко, с замиранием сердца позвала Селена.

Ничего — веки не вздрогнули, глаза не повернулись.

Жалость и тоскливое щемящее чувство утраты переполнили душу, и слезы, предательские слезы, свидетельство слабости, побежали по лицу. За последние дни Селена часто плакала, никого не стесняясь. Горячая капля прокатилась по щеке, на миг зависла и упала вниз на лоб Фосфора.

Боже, как это глупо — сидеть в изоляторе и плакать над телом киборга. О чем? Селена и сама не сказала бы, о чем так горько сожалеет. Может быть, в ней проснулась маленькая девочка, которая когда-то, давным-давно, рыдала над сломанной куклой, и из памяти наплывал нежный и любимый голос: «Да не плачь ты… Папа почистит контакты, и снова твоя кукла будет ходить, как живая…»

Как живая…

— Фосфор… — Селена погладила по его лицу, провела рукой по волосам. Достала расческу и, всхлипывая, начала медленно разбирать и причесывать волосы Фосфора, укладывая их ровной волной по плечам. — Зачем, зачем все это, — шептала она, уже успокаиваясь, — какая глупость…

Серьезная профессия, цель, карьера, рост по службе — ничто, ничто это не может утешить маленькую девочку, у которой сломалась кукла. Тогда, давно, в ее мир впервые вошла смерть; девочка плакала не над игрушкой, она плакала от одиночества и бессилия перед лицом нового страшного открытия, которое ворвалось в ее светлый безмятежный мир. И Селена снова ощущала себя той маленькой девочкой, словно образ вернулся и взял ее в плен.

Уложив волосы Фосфора и поправив ему голову, чтобы лежала прямо, она достала поллитровую упаковку воды и, приладив к ней носик, бережно вложила его между губ Фосфора. Вода заполнила рот, блеснула на зубах. Неужели он откажется пить? Кожа испаряет влагу, он потерял жидкость через раны, поэтому кожа так изменилась, — и, конечно, никто его не поил. Сколько они собираются держать его на выключении? Неделю, две, три? Пока кожа не ссохнется и не потрескается, не начнет шелухой отпадать от биопроцессоров. Озерцо приподнялось к губам, когда последовал первый глоток, затем еще и еще.

Селена обрадовалась, как если бы на ее глазах умирающий стал возвращаться к жизни. Она держала пакет с легким наклоном, стараясь, чтобы приток совпадал с глотками и вода не переливалась через углы рта. Она не замечала, как от неудобного положения затекли ноги и устала рука. Она готова была сидеть так часами.