косили, а потом вместе вязали снопы. Общий урожай свозили на ток, где женщины по наряду молотили цепами. Помню, как появилась первая молотилка. Ей управлял молодой мужчина, все его называли Яша. Мы бегали возле своих мам, смотрели на чудо-станок, куда он бросал снопы. Если что-то не ладилось, молотилка глохла, дядя Яков ругал нас и прогонял с глаз.

Мой старший брат, как и его ровесники, тоже работал летом в колхозе. Боронил, распахивал картошку. Такие вот ребята третьеклассники, сидя верхом на лошади, управляли ею между рядами (так водили лошадь), а взрослый шёл за плугом или бороной. Анатолий старше меня на 6 лет и пять месяцев. Он с пятого класса самостоятельно управлял лошадью, сгребал колхозное сено, ходил за плугом, бороной. Помню эти широкие металлические грабли с согнутыми толстыми прутьями. Работал на скирдовке соломы. К лошади на верёвках приправлялся брусок (рубель) длиной около двух-трёх метров. Его забрасывали за копну и волокли к скирде.

Хорошо помню, как брат увозил на лошади со двора на колхозное поле золу. Её надо было собирать всю осень и зиму. Мама часто вспоминала, говорила: «Толику больше всех пришлось потрудиться сызмальства. Бывало, напеку драников с утра пораньше и отправлю его на целый день стеречь гусей».

Нам немного легче стало, могли друг друга подменить.

Навоз тоже забирали в колхоз. К весне на каждом дворе возле сарая лежала огромная навозная куча. По наряду бригадира к дому подъезжали мужчины на санях и увозили навоз в поле. Бывало, заледенелое дно кучи приходилось долбить ломом. Мужчины от такой работы снимали шапки и вытирали пот.

Помнится такой случай, когда навоз увозили с нашего двора. Мне тогда было года четыре. Я шла домой от соседских детей, а с бугра (холма) мчала лошадь. Как у нас говорят, взбесилась лошадь. Увидев её, я побежала со всех ног к дому. Чувствуя, что не успею забежать во двор, я завернула за угол дома к глухой стене. Лошадь тоже свернула следом. Страх нёс меня быстрее ветра. Я впереди лошади обежала вокруг дома, забежала в дом и спряталась под кроватью. Сразу же пришла и мама со двора, она долго не могла прийти в себя. Сидела на скамейке, развязав платок, и всё повторяла: «Господи! Господи! Слава тебе, Господи! Как же ты, дочечка, убежать успела!? Сердце оборвалось, думала, задавит».

С колхозного двора от двух огромных конюшен навоз увозили на машинах. Я любила эту пору, потому что машины проезжали мимо нашего дома. На машине сидели четыре женщины, которые разгружали навоз в поле. Всю дорогу туда и обратно они звонко пели удивительно красивые песни.

Осенью надо было убирать урожай в колхозе, работали семьями, каждый на своей делянке. В последнюю очередь убирали сахарную свёклу. Нередко случались заморозки. Выкапывали, выбивали её лопатой, ручка которой не раз ломалась. Свёкла была огромных размеров, не то, что сейчас — «хвостики». Сначала складывали в кучи, прикрывали ботвой и тонким слоем земли. Потом, дождавшись очереди на грузовую машину, свёклу увозили в район. Урожая бывало не одна машина. На пункте сдачи, часто сбрасывали большой процент, якобы, за грязь. Хорошо помню, как тщательно очищали каждый корнеплод. Но… не поспоришь.

Мы с нетерпением ждали зиму, потому что зимой за свёклу в колхозе выдавали сахар. В магазине белый сахар стоил 80 копеек, а рыжеватый — по 76 копеек. Мы покупали крайне редко. За свёклу получали сахара немного. Помню, мама всегда ходила с наволочкой. Приносила килограммов восемь. Она варила нам конфеты. Растворяла в молоке сахар и кипятила, потом разливала по тарелкам, остужала и разрезала на кубики. Они могли быть светлыми и коричневыми, это зависело от времени варки. Я угощала своих подружек — в их домах такое лакомство не готовили, им покупались конфеты в магазине. Они и меня угощали.

Мы с младшим братом делали себе мороженое: насыпали в молоко сахар, добавляли туда снега, всё смешивали и выносили во двор в сугроб. Потом быстро заносили в дом. Старались съесть, пока снег не растаял.

Зимой женщинам работы было меньше. Выбрасывали навоз из конюшен, делали из конопли волокно (пеньку). Чтобы получить волокно, каждая женщина на своей делянке вместе с детьми из конопли выбирала замашки. Они непригодны для этого волокна. Созревшую коноплю убирали, связывали в снопы, затем в копны. Помню, они такие были высокие, похожие на юрты. Мы после уборки играли в прятки в этих «домиках». Помню, как молотили коноплю прямо в поле. Поздней осенью её замачивали в карьерах (после торфа). Зимой сушили в колхозной бане, мяли в мялке, освобождая от костры. Полученное волокно отправляли на пенькозавод в город Стародуб.

Новый год в доме всегда был с ёлкой. Елка была яркая, нарядная. По рассказам мамы, когда родился первенец, она собрала сметаны, молока и в зимнее воскресенье отправилась за двенадцать километров в Ста-родуб на базар (рынок). Продав всё, купила игрушки для ёлки. Помню, как мне папка купил светло-синего Деда Мороза, как я несла его сама от магазина до дома. Он был лёгкий (внутри полый), хоть и в половину моего роста. Он стоил целых три рубля. Денег у папки не было, поэтому ему товар отпустили «на веру». Такое в селе не редко бывало, правда, не каждому верили, и не каждому отпускали.

Свет на нашем переулке появился, когда я училась, кажется, во втором классе. Это, где-то в году 1964–1965. Хорошо помню, как я выполняла домашнее задание при керосиновой лампе.

В школе, где я начинала обучение, нам давали чай или молоко, которое кипятили в этом же здании на плите, вмазанной в грубку (лежанку). Каждый ученик приносил с собой скибку (ломоть) хлеба. В третьем классе стали привозить по заказу булочки по пять копеек. Деньги сдавали заранее. Даже сейчас помню запах и вид булочки детства. Правда, с чаем довелось попробовать раза два-три. Да, не было и пяти копеек.

Билет на детский сеанс тоже стоил пять копеек. Но добрый киномеханик дядя Алик мог пропустить без билета и за четыре копейки. Иногда ухитрялись утащить из гнезда куриное яйцо, которое принимали в магазин по шесть копеек. Но кур было мало, нечем было кормить, а ещё и накладывали налог на каждый двор на обязательную