— Откуда вы знаете, как зовут мою дочь?

— Дима рассказывал. Он очень высоко отзывался о девочке. Она ему нравится.

— Дима Насте тоже, — призналась Катя. — Но… Вы мне позвоните, как только что-то прояснится с Димой?

— Конечно, — кивнул Вячеслав Аркадьевич. — Даю вам слово. Я отправил людей в больницу. Если там что-то изменится… в любую сторону, они тут же мне сообщат.

— Я рассчитываю на ваше слово, — сказала Катя.

Мало-старший открыл заднюю дверцу «БМВ». Катя устроилась в кресле, положив голову Насти на колени.

Вячеслав Аркадьевич занял место рядом с водителем. За рулем сидел Вадим.

— Здравствуйте, Екатерина Михайловна, — кивнул он.

— Здравствуйте. Такое ощущение, Вячеслав Аркадьевич, что меня знает вся ваша… Я хотела сказать, знают все ваши сотрудники.

— Примерно так оно и есть, — тускло улыбнулся Мало-старший. — Но Вадим — ближайший помощник и друг Димы, а ребята… Кого-то вы задерживали, кто-то просто слышал о вас. Чему удивляться?

* * *

Судно отошло глубокой ночью. Загудели где-то в утробе гиганта мощные машины. Просигналил подошедший буксир. Многоэтажный плавучий дом дрогнул. Владимир Андреевич стоял у иллюминатора и смотрел на россыпь ночных золотых огней — Одессу. Море было, как на заказ, спокойным, качки совершенно не ощущалось.

Владимир Андреевич вернулся к бару, взял еще одну бутылочку, наполнил бокал. Достал из кармана буклет, пробежал взглядом. Стало быть, если он собирается принять участие в аукционе, ему придется утром отыскать на палубе «В», сразу за рестораном, отделение банка и выставить депозит в размере… в размере… Ага, вот. Все, что касалось голландцев, было напечатано на отдельной вкладке. Ну вроде как организаторы круиза не знали заранее о выставляемых на торги шедеврах. Козельцев в это не верил. Наверняка листочки эти заготовили заранее, чтобы все выглядело убедительно. Так. «Лицо, собирающееся принять участие в торгах, обязано выставить в качестве гарантии своей платежеспособности депозит в размере двух миллионов долларов…» Хм… Смешно. Голландцы пойдут вдвое дороже, «…на предъявителя на все время проведения аукциона». На сутки, короче. Так бы и написали. Далее правила… Ага. «Лицо, не успевшее либо не пожелавшее внести залоговую сумму, до торгов не допускается». Как они собираются это проверять? Как входные билеты? «Лицо, не сумевшее оплатить покупку, удаляется с аукциона без права…» Это понятно. «…По окончании торгов лицо, купившее картины, обязано выставить остаток суммы на депозит, либо, по желанию продавца, на его фамилию, либо…» Тоже ясно. Если продавец не захочет светить свои данные, он имеет право взять бумаги на предъявителя. А кто захочет рисоваться с такой суммой? Что еще? «В сумму не включен комиссионный сбор в размере десяти процентов……покрывается за счет покупателя……Без права вывоза за границу РФ». Обычный для таких случаев запрет. Народное достояние можно купить, а вот вывезти собственность из страны — это извините. Никак. Впрочем, черт с ним. Главное, купить, а там видно будет.

Владимир Андреевич швырнул буклет на стол, вернулся к иллюминатору. Он стоял, открыв круглое окошко, наслаждался морским ветром, пил виски и размышлял о том, сколько человек из числа плывущих на этом судне сейчас не спят. Наверняка большинство. Если подняться на открытые площадки палубы «В», то выяснится, что там половина пассажиров. Есть, конечно, и праздные зеваки, просто наслаждающиеся роскошной картиной отплытия, но большая часть ждет завтрашнего вечера.

Аукцион — одна из самых азартных игр, мало чем отличающаяся от покера. То же умение держать себя в руках, запах побед и горечь разочарования. И в конце — вожделенный приз. Владимир Андреевич допил виски, прошел в спальню, достал из чемодана деловые бумаги. Если все будет в порядке, послезавтра днем он вылетит из Стамбула в Москву.

Козельцев не хотел выглядеть на завтрашних торгах сонной мухой, поэтому разделся и отправился спать.

* * *

Утро в УВД началось с большого сюрприза. В самом-то утре ничего необычного не было. Утро как утро. Необычности начались, когда дверь здания открылась и на пороге появилась внушительная фигура Мало-старшего. За плечами у него маячили двое: Боксер и Пестрый. Все трое выглядели спокойно. На редкость спокойно для людей их рода деятельности, оказавшихся в УВД.

Мало-старший осмотрелся, затем поинтересовался у дежурного:

— Где кабинет Екатерины Михайловны Светлой?

— Прямо по коридору и направо, — ответил тот, тихо фигея.

— Благодарю, — ответил Вячеслав Аркадьевич и зашагал в нужном направлении.

Боксер и Пестрый пошли следом.

В это же самое время Вадим заглянул в мастерскую художника и забрал копии голландцев. Художник обеспокоился, почему не заехал сам Алексей Алексеевич.

— Он попал в больницу, — ответил Вадим. — С сердечным приступом. В Первую градскую. Если хотите, можете его навестить. Еще просьба. Пожалуйста, сотрите все файлы голландцев из компьютера.

— Конечно, — кивнул художник. — Я как раз собирался вечером…

— При мне, пожалуйста, сотрите, — настаивал Вадим.

Художник посмотрел на визитера и понял, что лучше не спорить. Вообще-то он хотел повнимательнее изучить фотографии, пока есть возможность, благо качество снимков было отменным, но гость не был настроен на переговоры. Художнику пришлось удалить все копии.

— Благодарю.

Вадим открыл кейс, вытащил четыре бандерольки стодолларовых купюр и положил на стол. Затем аккуратно спрятал в чемоданчик копии голландцев и покинул мастерскую. После этого Вадим отправился в представительство Аэрофлота и выкупил заранее заказанные билеты на рейс Москва — Стамбул. Обратно он летел чартером по маршруту Стамбул — Берлин — Москва. Закончив с приготовлениями, позвонил Вячеславу Аркадьевичу и доложил, что у него все в порядке.

— Как Дима? — задал последний вопрос Вадим.

— В реанимации, — ответил Мало-старший. — Но состояние стабильное.

— Хорошо, — кивнул Вадим.

В увэдэшном кабинете Вячеслав Аркадьевич положил трубку в карман пиджака, взглянул на Катю.

— Дима сильный, — сказал он. — Я верю, что он выкарабкается. У моего сына невероятная воля к жизни. Если бы Степка получил четыре пули, он бы умер еще на лестничной площадке. А Димка выживет.

— Я тоже в это верю, — кивнула Катя. — Правда.

— Это хорошо. — Вячеслав Аркадьевич подал знак Пестрому. Тот открыл кейс, который держал в руках, достал стопочку документов, положил на Катин стол. — Здесь показания двух свидетельниц, которые утверждают, что Владимир Андреевич их похитил, увез на какую-то дачу и выбивал показания против моего сына. Здесь также заявления о том, что девушки видели Смольного в кабинете своего шефа незадолго перед его смертью. Смольный был последним, кто заходил в кабинет продюсера. Этих девушек, секретарш, не допрашивали. Сочли достаточным наличие пистолета в руках у Смольного. Алиби представить он не мог. Я в присутствии сотрудника ФСБ взял у них показания на случай, если вдруг выяснится, что в деле образовались нестыковки. Знаете, как это бывает. Пистолет потерялся. Свидетели всплыли.