За шесть лет до назначения Лалли-Толлендаля Дюпле с силами, недостаточными для того, чтобы отбиваться от врагов, не получая ни подкреплений, ни субсидий от метрополии, успел остановить англичан в Индии рядом дипломатических мер.

Дюпле при помощи своей жены, женщины действительно гениальной, которую туземцы прозвали Иоанной Бегум (принцессой Жанной), ловко умел пользоваться соперничеством туземных государей, льстил их самолюбию, подогревал их взаимную ненависть и уважал их религиозные убеждения; таким путем он приобрел себе бесчисленных союзников, при поддержке которых ему удалось бы изгнать из Карнатии всех англичан до последнего солдата, если бы правительство уже в то время располагало такими большими средствами.

Граф де Лалли умел бить врагов, но он не мог понять и усвоить всех тайн политики Дюпле, был слишком горд для того, чтобы идти по пути, по которому шел его предшественник.

Он начал с того, что взял приступом Сен-Давид, чего, за неимением флота, не мог сделать Дюпле; овладел Гонделуром и очистил от неприятеля Коромандельский берег.

Первой и главной причиной его несчастий было его увлечение этой победой. В Сен-Давид он допустил ужасную выходку. Войска, которым нерегулярно платили жалованье, бросились на город и разграбили его. В то же время де Лалли, презирая предания и веру индусов, приказывал впрягать многих из них, без различия каст, в тележки, осквернял самые уважаемые святилища и приказывал привязывать к пушечным дулам браминов, обвиненных в шпионаже.

Туземцы, которые до сих пор оставались верными нам, стали разбегаться толпами.

Лишившись их содействия в неблагоприятное для похода время года, вопреки мнению своих генералов, Лалли подступил к Танджеру. Англичане отступили, но едва он вошел в город, как они осадили его. Слишком поздно увидел Лалли свою ошибку; пришлось отступать, постоянно подвергаясь нападениям неприятелей. Четверть армии выбыла из строя в продолжение этого похода. Ни одна неудача не могла сломить эту железную волю. Лалли видел спасение только в смелости. Он атаковал и взял приступом Аркат, столицу Карнатии, и вслед затем осадил Мадрас – главный центр всех английских сил.

Ему удалось овладеть Черным Городом, и солдаты при этом возобновили в более широких размерах все ужасы Сен-Давида.

При этом четыре тысячи английских войск успели запереться в Белом Городе, называвшемся также фортом Сен-Жоржа, и оттуда стали отражать нападение французов.

В то же время деканская армия, командование которой Лалли отнял у коменданта Бюсси господина Дюпле и передал маркизу де Конфлан, была разбита и взята в плен при Мюзилипатаме.

Даже солдатам надоело быть под началом этого гордого ирландца Лалли, и они начинали громко роптать; остальные туземцы из французской армии перешли к англичанам, Между тем компания, возмущенная гордостью и надменным обращением губернатора, не послала ему ни подкрепления, ни продовольствия, ни денег, в чем он крайне нуждался; быть может компания втайне сама желала, чтоб многочисленные неудачи освободили бы, наконец, колонии от ненавистного начальника. После двухмесячной осады форта Сен-Жорж Лалли понял, что все его усилия будут напрасны и бесполезны и с бешенством в сердце и угрозами решил отступить.

Строптивость Лалли не только не уменьшилась после этих неудач, но, напротив, возросла до неслыханных размеров.

Для удовлетворения своего самолюбия ему необходимо было свалить ответственность за эти неудачи на кого-нибудь другого. Оскорбленный до глубины души, он стал приписывать вину за неудачи не только своим офицерам и солдатам, но и гражданским начальникам колонии.

Генерал Коот разбил Лалли при Вандаваоши, взял Аркат и Деви-Кота, очистил Карикаль и оставил в руках французов один Пондишери, да в соседстве с ним две-три крепости, которые англичане начали блокировать с 5 мая 1760 года.

Лалли защищал Пондишери с отчаянной храбростью, как будто он предчувствовал, что честь и жизнь его тесно связаны со спасением стен этого города. Не щадя себя, он делал неимоверные усилия для защиты Пондишери. Он являлся повсюду, где показывались неприятели, и в то же время смело противостоял восстаниям, которые происходили вследствие его необузданности, опрометчивых распоряжений, нищеты и голода в осажденном городе. Лалли боролся с этими сиутами и усмирял их силой, которая у него оставалась, – силой слова.

Всеобщее неудовольствие возросло до такой степени, что не было ни одного солдата во всей армии, который бы не роптал на своего главнокомандующего. Мятеж, только что подавленный, возникал снова, как пожар из пепла. Лалли в сердцах пригрозил губернатору Лейри и его советникам, что запряжет их в свою повозку; ему ответили оскорблением на оскорбление. Ночью к дверям его дома прибили оскорбительные пасквили.

В таком ужасном положении и провел он целых семь месяцев. Наконец наступил день, когда у гарнизона осталось продовольствия только на одни сутки. Лалли, до сих пор наказывавший смертью за всякое предложение о сдаче, сам собрал военный совет, чтобы составить условия капитуляции. Генерал Коот не принял этой капитуляции. Лалли со всем войском пришлось сдаться безусловно. Французское владычество в Индии пало; Лалли с большей частью солдат в качестве военнопленных был отправлен в Англию. Даже на корабле, который должен был доставить их в Европу, Лалли и его спутники не постыдились сделать англичан свидетелями грустной картины своих раздоров.

Известие об этом несчастии возбудило общее негодование во Франции. Многочисленные враги Лалли соединились и объявили гордого ирландца виновником всех этих несчастий. Его обвиняли не только в совершенном незнании военного искусства, но и в недобросовестности: говорили, что он растратил казенные деньги и тем самым лишился возможности платить войскам жалованье.

Лалли был в безопасности в Лондоне, но когда была затронута его честь, он не стал думать об опасностях, которым может подвергнуть свою жизнь.

К тому же его ошибки были невольными ошибками и прямым следствием его характера. Совесть его была чиста.

Подобно де Ла Бурдонне, он просил английское правительство отпустить его во Францию. Он приехал в Париж не как обвиняемый, а как обвинитель и смело грозил врагам и клеветникам своим.

Как ни сильно было всеобщее негодование народа к тому, кого он считал виновным в позорном унижении французского оружия, однако никто не решался арестовать Лалли. Министры не решались начать обвинение невиновного соучастника ошибок, большая часть которых должна была по справедливости пасть на само правительство Людовика XV.

Лалли, несмотря на настоятельные просьбы своих друзей возвратиться в Англию, просил у короля, как милости, заключить его в Бастилию. 15 ноября 1763 года его просьба была исполнена. Лалли не мог пожаловаться на заточение. По снисходительности, с которой ему дозволяли прогуливаться и принимать друзей своих, равно как и по продолжительности