она ушла в свой закуток. В этом каменном мешке на удивление хорошо думалось. Вот и сейчас в голову полезли разные мысли: о себе, Бьорне, Махе и даже о маге.

Потом вернулась мыслями в прошлое. Раньше было слишком больно думать о том, что произошло в столице, и ненависть к обидчикам сжигала всё благоразумие, но теперь хотелось разобраться. Слишком нагло вела себя Острова, но как говорится — допустим! Однако же, с ней были клановые, а это уже выводит конфликт на другой уровень.

Вспоминая ночь, когда всё случилось, Анха пришла к выводу, что следует отделить ревность безумной Островой от заинтересованности клана Меча в её уничтожении.

Но почему великокняжеский клан подписал ей приговор?

Все прошедшие годы дед с большой осторожностью вёл дела Лунного клана и старался ни с кем не конфликтовать. А об успехах в изучение теории магии никто не знал. Да если бы и узнали, то скорее стали бы шантажировать, чтобы узнать что-либо полезное для себя, но не убивать.

Тогда почему Карающий Меч великокняжеского клана указал на неё и походя убрал деда? Граф Федоровский вышел из старого клана, но алхимики потребуют расследования этого преступления.

Анха чувствовала, что надо шаг за шагом вспомнить своё пребывание в столице. Возможно, гуляя по городу с бабушкой и дедом они увидели что-то или задели чьи-то интересы. А может быть, на балу оттоптали кому-то любимую мозоль и обиженный попросил защиты у клана Меча?

Впрочем, это чушь!

Император при всех выказал своё благоволение, и никто не осмелился бы вредить юной главе возрожденного клана сразу после бала. Выждали бы полгода-год. Разведали бы обстановку и начали действовать.

Ну не могло же стать причиной уничтожения Анхи внимание к ней молодого высочества?

А вдруг он влюбился в неё с первого взгляда, и сам император велел устранить недостойную кандидатуру? Бред, конечно! Принц симпатизировал ей, но не более. К тому же чувствовалось, что высочество воспитан так, что со спокойной душой помашет ручкой даже очень понравившейся девушке.

И ещё, пусть бабушка была предвзята, но она не считала, что глава рода Лунного клана – недостойная кандидатура для принца. Наоборот, вполне себе удобная для императорской семьи. Родни особо нет, а дар по силе и направлению созвучный. И не стоит забывать, что Император сейчас в расцвете сил, и скорее всего, его наследником станет внук, а не сын. А это значит, что предпочтительнее взять в невестки девушку скромную, чтобы тихо сидела, рожала и знала своё место. В общем, версия о негодной невесте никуда не годится.

Так чем же Анха подписала себе приговор?

Мысли никак не желали выстраиваться в логичную цепочку, а тут ещё маг начал храпеть. Анха выглянула и, немного посомневавшись, подошла к нему и стянула сапоги. Они плотно обхватывали ногу, и скорее всего, мешали нормальному кровотоку. Во всяком случае после освобождения его ног, её покровитель свернулся калачиком и сладко засопел. Анха вернулась к себе и попыталась продолжить размышлять, но уснула.

На рассвете подскочила и убежала к подруге. Страх пропустить момент выброса энергии теперь стал для неё лучшим будильником.

Во дворе замка было тихо. Только кухонные уже вовсю суетились и слышен был шум на заднем дворе, где держали птиц с животными. Анха старалась не шуметь, поднимаясь к Махе, а потом всё было, как всегда. Подруга обнимала и баюкала, а княжна, стиснув зубы, терпела обжигающую боль и исцеляла.

В этот раз Маха выглядела значительно лучше и теперь уже сама это ощущала. А от печатей Анхи остались лишь прерывистые контуры в подкожном слое. Если бы Бьорна не выгнали, то возможно уже сегодня она обрела бы свободу, но даже без него она справится за два-три дня.

А может, надо было бежать с Бьорном? Его энергия очень благотворно подействовала на неё… Нет. В гарнизонном городке осуждённой не укрыться, а если удастся выбраться за стены, то любой встречный доложит стражам о них — это вопрос их безопасности. Тут надо всё хорошо продумать и подготовиться. Так что задача остаётся прежней : продержаться несколько дней до избавления от печатей, избегая неприятностей, а потом уже легче будет сообразить, каким образом уходить отсюда.

Княжна вернулась к дрыхнувшему магу и просидела у него до обеда, дожидаясь, когда он выспится. Услышав во дворе голос завхоза, выбежала и пользуясь его присутствием, помчалась на кухню за едой для своего покровителя.

Довольная собой, Анха с удовольствием подумала, что первую половину провела тихо и спокойно. Она не торопясь сервировала стол, потом ухаживала за магом во время еды.

Он проснулся, когда она уже заканчивала расставлять тарелки и молча следил за ней. Поднялся, ушёл в туалетную комнату, а потом сел и потребовал, чтобы Анха покормила его. Она не стала поступать с ним как с малым дитем, но заботливо помешала ложкой кашу, добавила туда капельки варенья, сделала бутерброд и подливала бодрящий напиток из чайника в кружку. Он послушно ел всё, что она давала, а сам смотрел на неё. И хотелось бы ей сказать себе, что он любуется ею, но было в его взгляде что-то безумное.

Ей показалось, что он изучает её, пытается что-то понять для себя и не может… или не верит тому, что до него доходит. Хотя, Анха допускала, что напрасно додумывает за него, усложняет и ищет подвох. Уж слишком она боялась допустить ошибку, чуя запах свободы.

Он же не слепой и должен видеть, что она похорошела? Конечно, она не стала магически прекрасна, как все маги, но породу уже было не скрыть. Однако, маг не замечал этого. А может, в его воображении она все время была такой или ещё краше?

С опаской косясь на него, Анха собрала посуду, чтобы унести её, но он удержал её за руку.

— Побудь со мной… — попросил он, а потом резко подтянул к себе и едва дождавшись пока она поставит тарелки, положил её руки себе на шею. — Обними! — попросил… потребовал и крепче прижался к ней, царапая её нежную кожу отросшей щетиной.

— Сладко и больно владеть тобой, — неожиданно простонал он ей в ухо. — Никого не вижу кроме тебя. Повсюду ты! На небо смотрю и вижу твои глаза, при взгляде на девиц ищу сходство с тобою, а когда товарищей по службе встречаю, то думаю о том, что они могут понравиться тебе…

Александр подхватил Анху на руки и посадил на стол, а сам прижался, не давая ей шевельнуться и продолжая