— Убирайся отсюда! — закричал Майк. — Я буду калечить тебя, пока ты не уберешься, Богом клянусь, буду!

Птица вернулась на трубу и возобновила патрулирование.

Майк ждал.

Наконец крылья захлопали вновь: птица улетела. Майк замер, ожидая, что желтые лапы, так похожие на куриные, появятся опять. Не появились. Он подождал еще, предполагая, что это какой-то трюк, но потом понял, что ждет совсем по другой причине. Он ждал, потому что боялся высунуться из трубы, боялся покинуть безопасное убежище.

«Нет! Чушь! Я же не трус!»

Он набрал полные горсти облицовки, несколько кусков сунул за пазуху. Вышел из трубы, пытаясь смотреть во все стороны сразу, жалея, что у него нет глаз на затылке. Увидел только поле, расстилающееся вперед и вокруг него и разбросанные тут и там ржавеющие остатки Металлургического завода Китчнера. Оглянулся, в полной уверенности, что сейчас увидит птицу, сидящую на дымовой трубе, как стервятник, теперь одноглазый стервятник, дожидающийся, чтобы мальчик увидел ее. А уж потом… потом птица бросится на него, чтобы заклевать и разорвать острым клювом.

Но птицу он не увидел.

Она действительно улетела.

И нервы Майка не выдержали.

Он издал душераздирающий вопль страха и помчался к покосившемуся забору, который отделял поле от дороги. Куски облицовки выпали у него из рук, другие вывалились из рубашки, после того как ее подол вылез из-под пояса. Он перемахнул через забор, ухватившись одной рукой, совсем, как Рой Роджерс,[117]выпендривающийся перед Дейл Эванс, когда они возвращались из загона для скота вместе с Пэтом Брейди и другими ковбоями. Он схватил велосипед за руль и пробежал с ним сорок футов, прежде чем отважился сесть в седло. Потом в безумном темпе заработал педалями, не решаясь оглянуться, не решаясь сбросить скорость, пока не добрался до пересечения Пастбищной дороги и Внешней Главной улицы, по которой непрерывным потоком и в обе стороны мчались автомобили.

Когда он приехал домой, отец менял свечи в тракторном двигателе. Уилл отметил, что Майк очень уж потный и грязный. Майк, замявшись на долю секунды, ответил, что свалился с велосипеда по дороге домой, когда слишком резко вывернул руль, объезжая рытвину.

— Ничего не сломал, Майки? — спросил Уилл, чуть более пристально, чем обычно, глядя на сына.

— Нет, сэр.

— Не растянул?

— Нет.

— Точно? — Майк кивнул. — Сувенир привез?

Майк сунул руку в карман и нашел шестеренку. Показал отцу, который коротко глянул на нее, а потом подцепил с ладони крошку облицовки. Она, похоже, заинтересовала его гораздо больше.

— От дымовой трубы? — спросил Уилл.

Майк кивнул.

— Заходил в нее?

Майк снова кивнул.

— Увидел там что-нибудь? — спросил Уилл, и тут же, чтобы превратить вопрос в шутку (хотя не звучал он, как шутка), добавил: — Спрятанный клад?

Чуть улыбнувшись, Майк покачал головой.

— Что ж, только не говори матери, что ты залезал в трубу, — предупредил Уилл. — Она застрелит сначала меня, а потом тебя. — Тут Уилл еще более пристально вгляделся в сына. — Майки, с тобой все в порядке?

— Что?

— Глаза у тебя какие-то больные.

— Наверное, устал, — ответил Майк. — Дорога туда и обратно — миль восемь или десять, не забывай. Помочь тебе с трактором, пап?

— Нет, на этой неделе я сделал с ним все, что хотел. Иди в дом и помойся.

Майк уже направился к двери, и тут отец окликнул его. Мальчик обернулся.

— Я не хочу, чтобы ты ходил туда, во всяком случае, пока они не справятся с этой бедой и не поймают человека, который это делает… ты там никого не видел? Никто не гнался за тобой, не кричал на тебя?

— Людей я там вообще не видел, — ответил Майк.

Уилл кивнул, закурил.

— Думаю, напрасно я тебя туда посылал. Такие старые развалины… иногда они могут быть опасны.

Их взгляды на мгновение встретились.

— Хорошо, папуля. Я и не хочу туда возвращаться. Там страшновато.

Уилл снова кивнул.

— Полагаю, чем меньше говорить об этом, тем будет лучше. Иди в дом и помойся. И скажи маме, чтобы она добавила тебе три или четыре сосиски.

Майк так и сделал.

6

«Выброси из головы, — говорил себе Майк, глядя на бороздки, которые подходили к бетонной стене Канала и исчезали, — выброси из головы. Возможно, мне все приснилось и…»

На бетонной стене Канала темнели пятна засохшей крови.

Майк посмотрел на них, потом — вниз, в Канал. Черная вода текла мимо. К стенам липли сгустки грязно-желтой пены, иногда отрывались, неспешно плыли по течению, дугами или петлями. На мгновение (только на мгновение) два комка этой пены слились и вроде бы сквозь них проступило лицо, лицо мальчика, являвшее собой воплощение боли и ужаса.

У Майка перехватило дыхание.

Но пена оторвалась, лицо исчезло, и в тот же момент справа послышался громкий всплеск. Он повернул голову, чуть подавшись назад, и на мгновение ему показалось, будто он что-то увидел в тени тоннеля, после которого река, пройдя под центром города, вновь выходила на поверхность.

А потом это что-то исчезло.

Импульсивно, похолодев и дрожа всем телом, Майк вытащил из кармана перочинный ножик, который нашел в траве, и бросил в Канал. Послышался негромкий всплеск, круг начал расходиться от того места, где ножик упал в воду, превратился потоком в наконечник стрелы… и не осталось ничего.

Ничего, кроме страха, который вдруг принялся душить его, и абсолютной уверенности, что рядом что-то есть, это что-то наблюдает за ним, прикидывает возможности, выжидает удобного момента.

Он повернулся, с намерением ровным шагом вернуться к велосипеду (пустившись бегом, он бы возвеличивал свои страхи и унижал себя), и тут снова раздался громкий всплеск. Пожалуй, даже еще более громкий. В следующее мгновение Майк уже бежал со всех ног, только пятки сверкали, к воротам и велосипеду, ударом каблука он поднял опору и принялся крутить педали. Этот запах моря вдруг сделался таким густым… слишком густым. Он окутывал Майка со всех сторон. И вода капала с мокрых ветвей деревьев слишком громко.

Что-то шло следом. Он слышал шуршание шагов по траве.

Стоя на педалях, выкладываясь полностью, Майк свернул на Главную улицу, даже не оглянувшись. Он мчался домой как мог быстро, гадая, что, скажите на милость, заставило его приехать в парк в такую рань… что влекло его туда?