Эстер повернула назад и подошла к Овиду – изящная и элегантная в своих брючках из серой саржи и белом блейзере, надетом поверх шелковой кофточки цвета слоновой кости.

– Простите меня, – сказала Эстер. – Мы можем ехать дальше. Когда мы доедем до сыроварни? До или после того, как остановимся пообедать в Жонкьере?

– После, поскольку нам еще ехать и ехать – до самого Ла-Бе. Я предлагаю вам совершить прогулку по берегу озера Кеногами, а также послушать во время обеда мой короткий рассказ по истории данного региона. При такой жаре лучше будет поехать за сыром в последнюю очередь.

– Жаль. Я полагала, что мы сможем пригласить Мукки на обед. За мой счет, конечно же! Этот юноша мне очень понравился. Он красивый, веселый и открытый. Копия своего отца.

Эта реплика Эстер заставила Овида насторожиться. Тошан, возможно, завоевал сердце этой женщины еще во Франции, не изменяя при этом Эрмин.

– Вы и в самом деле считаете Тошана Дельбо веселым и открытым? – усмехнулся учитель, почувствовав ревность. – Я скорее сказал бы, что он угрюмый и скрытный. По словам его жены, ему изрядно довелось пострадать оттого, что он метис.

– Ничего удивительного! Спросите у евреев, не довелось ли им в последние десять лет – да и раньше тоже – пострадать оттого, что они евреи. Я часами разговаривала с Тошаном о кое-каких параллелях. Но давайте оставим эту тему.

Эстер сделала усталый жест рукой и снова села в машину. Овид не решился расспрашивать ее о Симоне.

– Мне необходимо, чтобы Киона снова меня обняла, – заявила Эстер с печальной улыбкой. – Мне казалось, что я уже исцелилась от своих наваждений, но ее благотворного воздействия на меня хватило лишь на два или три дня.

– Получается, я себе льстил, – посетовал Овид шутливым тоном. – Мне казалось, что я играл определенную роль в вашем прекрасном энтузиазме. А выходит, что только странноватая Киона обладает такой привилегией. Хотите сигарету? Я купил вам американские сигареты, с вирджинским табаком.

– У меня есть и своя пачка сигарет, она лежит вот здесь, на дне моей сумочки, однако все равно спасибо за эту вашу милую внимательность ко мне.

Они улыбнулись, глядя друг другу прямо в глаза, и искорка, которая появилась в тот вечер, когда они впервые увидели друг друга, снова зажглась и стала светить так ярко, что даже слегка ослепила их.

Проехав еще с десяток километров и болтая при этом обо всякой чепухе, да и то с долгими паузами, они в конце концов увидели голубые воды озера Кеногами.

Валь-Жальбер, Маленький рай, тот же день

Людвиг, раздевшись до нижней рубахи, с размаху колол дрова топором. Звуки ударов железа по древесине раздавались на всю округу. Шарлотта, сидя на дощатом ящике лицом к утреннему солнцу, смотрела, как он работает. Яркий дневной свет подчеркивал черты ее исхудавшего лица и заставлял блестеть вьющиеся черные волосы. Маленький Томас играл неподалеку металлической машинкой, громко подражая звуку двигателя.

– Вы оба производите уж слишком много шума, – недовольно проворчала Шарлотта.

– Извини, но нам необходимо заготовить дрова, чтобы было чем топить зимой, – ответил ее муж. – А тебе совсем необязательно сидеть так близко от нас.

– Черт возьми, а мне, может быть, нравится любоваться твоей работой вблизи.

– Шарлотта, в Германии ты уже не употребляла таких выражений – «черт возьми». Мне даже кажется, что ты заставляешь себя это делать.

– Вовсе нет! А что еще тебе кажется? Я вообще-то частенько вижусь со своим братом и его женой, и такие выражения сами по себе передаются от них мне.

– Ну хорошо, хорошо, – вздохнул Людвиг, решив, что лучше не спорить.

– И вообще теперь, что бы я ни делала, тебе все не нравится. Ты много лет относился ко мне как к принцессе, но теперь это закончилось.

Едва не расплакавшись, она встала и пошла прочь. Проходя мимо своего сынишки, она наклонилась и рявкнула на него:

– Прекрати ты это свое «р-р-р»! Ты меня раздражаешь!

Мальчик тут же начал плакать, издавая жалобные возгласы. Людвиг, бросив топор, бросился его успокаивать:

– Тихо, тихо, это закончилось, das ist beendet… Du bist ein guter kleiner Junge![20] – сказал он, беря малыша на руки и начиная его слегка покачивать, словно убаюкивая.

– Тебе нет необходимости разговаривать с ним по-немецки! – крикнула Шарлотта с крыльца. – Томас будет расти здесь, будет ходить в школу здесь, и он будет говорить по-французски.

Произнеся эту сердитую тираду, она начала всхлипывать и юркнула внутрь Маленького рая, название которого в последние дни уже теряло свой символический смысл. Эта семейная пара ступила скорее на порог ада, и сделать хотя бы шаг назад у них не получалось.

– Мама просто устала, – сказал Людвиг тихо своему сынишке. – После того как я схожу в лес и мы поужинаем, пойдем на прогулку.

– Я хочу еще на рыбалку! – прошептал Томас.

– Хорошо, но удить рыбу я повезу тебя на берег озера. Большого озера. Может, мы увидим Адель. Я спрошу у дядюшки Онезима, не одолжит ли он мне свой грузовичок.

Шарлотта, спрятавшись за большой открытой дверью, наблюдала за своим мужем. Она видела, что он широко улыбается их сыну и ласково поглаживает его – так, как он когда-то поглаживал и ее. «Господи, как же я несчастна! – подумала она. – То, что ребенок – от него, ничего не изменило. Людвиг, похоже, не поверил, когда я ему об этом сказала, хотя он и верил всегда в то, что говорит Киона».

Шарлотта покинула свой тайный наблюдательный пункт и стала готовить кофе – напиток, которого она пила чрезмерно много и который еще больше подрывал ее уже и без того расшатанную нервную систему.

«Уж лучше бы у меня случился выкидыш, – подумала она. – Я ведь и не хотела обзаводиться третьим ребенком. Господи, сжалься надо мной! Как бы мне хотелось, чтобы ничего этого не произошло!»

Шарлотта со слезами на глазах стала рыться в карманах куртки Людвига, ища кисет с табаком. Она нашла его во внутреннем кармане, поспешно скрутила папиросу и закурила. Однако легче ей от этого не стало. Перед ее мысленным взором стали появляться в хаотическом порядке сцены из ее жизни, напоминающие о злосчастном развитии событий. Она увидела саму себя сидящей у изголовья кровати своей умирающей матери. Затем она увидела, как в страхе бежит по лесу, удирая от своего отца. «Меня тогда утешила и защитила Мимин, – напомнила она сама себе. – Мимин и мама Лора. Благодаря им я стала зрячей и у меня появилась собственная семья, любовь, нежность. Это вполне нормально, что я предпочитаю жить у себя на родине, в окружении людей, которых люблю еще с детства».

В этот момент в дом вошел Людвиг, оставив Томаса на нижних ступеньках крыльца, где малыш снова принялся играть со своей машинкой.