Таблетка в стакане успокоилась, на дне остались несколько белых солевых крупинок, Зверев залпом выпил лекарство, крупинки сплюнул на пол.

21 сентября, четверг, 8 час. 45 мин.

Высторобец лежал у слухового окна на чердаке небольшого дома, расположенного напротив «Белфаста», и наблюдал за родной конторой. Высторобцу важно было понять расписание Белозерцева, засечь изменения в жизни конторы, если они, конечно, появились, – по деталям, по мелочам он определит, что происходит, вычислит события.

В том, что Белозерцев будет его убирать, Высторобец теперь был уверен на все сто – нет, на сто пятьдесят – процентов. Если ночью у него и возникли некоторые сомнения, то сейчас сомнений не было.

Ночевал он здесь же, на чердаке, на ложе, обустроенном неизвестным бомжем, – бомж на место ночевки давно не приходил, оно было брошенным, да и вполне возможно, бомжа этого давно уже не существовало на свете, он превратился в пыль.

Пыль. Пыли здесь было много. Ее запахом на чердаке пропиталось все: бугристые ряды стекловаты, сложенной у столбов-подпорок, куски листового железа, снятого с крыши во время ремонта, дерево стропил, старые школьные тетради, которые неведомый бомж аккуратно разложил, прежде чем накрыть дырявым, выцветшим и, странное дело, довольно чистым матрацем, – пыль рождала пыль, поэтому и неудивительно, что человек в конце концов тоже обращается в пыль.

«Это что же, и я стану пылью? – возникла у Высторобца нехорошая мысль. – Бомж стал, а теперь и я? Моя очередь?» Он вытащил из-под матраца тетрадку, открыл ее.

«Старость, заботы, страхи, болезнь, недовольство собой – все унеслось на широких и легких крыльях песни. Не потому, что она значительна, глубока, богата, но потому, что за ней молодость», – прочитал Высторобец, медленно и вяло шевеля тубами, подивился языку этих двух фраз – хорошему, целостному, емкому. Есть, оказывается, кроме грязи, наносов нынешнего времени и чистые высокие понятия, дивный слог, литература, перед которой можно опуститься на колено. Интересно, кто это написал? Высторобец перелистал тетрадку, фамилии не нашел – у тетрадки было вырвано начало.

Вздохнув, тихо засунул тетрадку под матрац – пусть пока покоится там. До следующего прихода. Если, конечно, следующий приход будет. Он продолжал наблюдать за конторой, благо наблюдать было удобно – он находился много выше особняка, в котором располагался «Белфаст», – весь особняк вместе с трубой, украшенной блестящим, с рисунчатыми краями колпаком – прихоть Белозерцева, пожелавшего чем-нибудь обязательно украсить несуразную кирпичную колонну, – находился у него, будто на ладони. Белозерцев не показывался. Но то, что он находился в особняке, Высторобец знал точно – и машина его стояла тут же, на асфальтовом квадрате слева от входа – там располагалось персональное место для двух машин шефа, – и водитель Белозерцева, толстогубый Боря, несколько раз выходил из дверей, ковырялся в «вольво», чего-то доставал, чего-то укладывал, чего-то приносил – суетился, словом, – это тоже признак того, что Белозерцев находился где-то рядом. Имелись еще косвенные приметы того, что Белозерцев не покидал особняк.

Вот появились ребята, которых Высторобец брал на работу, – братья Фомины, немногословные, добродушные, – Высторобец к ним всегда испытывал симпатию, – рослые, внимательно поглядели на дом, в котором сейчас находился Высторобец.

У Высторобца невольно дрогнуло сердце – показалось, что Фомины видят его – слишком уж внимательно они рассматривают дом, изучают каждое окно… Нет, Высторобца они, естественно, не видят, но по той особой внимательности, с которой они оглядывают каждое окошко, подъезд и вообще все вокруг, Высторобец понял, что Белозерцев предпринимает особые меры для собственной защиты. Он сделает все, чтобы накрыть сачком Высторобца.

Потом один их Фоминых – кажется, Андрей, с верхотуры не было видно, кто именно – приставил лестницу к стенке особняка и забрался на крышу. Высторобец обеспокоенно шевельнулся на своем ложе.

Фомин снова, уже с «крышевой» точки, оглядел здание, где находился Высторобец, окинул глазами макушки деревьев с редкой посеченной листвой – в центре Москвы гибнет вся зелень, через пару лет останутся лишь голые стволы, – потом повернулся к Высторобцу спиной и, приподняв железный люк, заглянул в него.

Про этот люк Высторобец знал – он вообще как шеф безопасности должен знать каждую щель в особняке, каждую паутину, свитую пауками на чердаке, но, честно говоря, не думал о нем. А зря – люк наводил на определенные мысли.

Фомин обследовал чердак и ушел, лестницу оставил на месте. Словно бы специально для Высторобца. Впрочем, это для Высторобца ничего не значило. Если он изберет чердачный вариант, то обойдется и без лестницы. А с другой стороны – пусть лестница будет, она никогда не помешает.

Выходит, братьям Фоминым и поручили охоту на него… Высторобец досадливо вздохнул, засипел простуженно – попал ночью под сквозняк, вот внутри все и разладилось, расстроилось. Стоит только попасть в условия, скажем так, недомашние, как в организме появляются сбои. Покусал ноготь, продолжая наблюдать за Фоминым.

А по дому он здорово скучает – привык… Раньше мог запросто променять теплую домашнюю койку на бивуак где-нибудь под вершиной горы или на спанье в дырявом меховом кукуле – спальном мешке, поднимался в три минуты и исчезал, – сейчас это делать стало тяжело. И тоска по дому, по Ленке – жене, появилась, выходит, стареть начал.

«Значит, братья Фомины… Ну что ж, пусть будут братья Фомины. Все равно, в конце концов. Хоть и жаль».

Высторобец выжидал, он должен был просчитать день Белозерцева, вычислить, выждать, когда тот поедет на первую встречу с налетчиками – если Белозерцев на ней не побывает, Костика могут убить, Высторобец учитывал и это, – а уж потом от этой встречи, как ст порожка, действовать. Неожиданно совсем рядом с собой он увидел мышонка – крохотного, с черными точечками глаз, ушастого, смелого.

– Ты чего? – шепотом спросил у него Высторобец.

Мышонок в ответ шевельнул длинными черными усами, сделал несколько маленьких шажков к Высторобцу – человека он не боялся. Наверное, потому, что до этой поры никогда не видел человека – дернул розовой точечкой носа, словно бы собираясь чихнуть.

– Ну ты даешь, – сказал ему Высторобец. – Я понимаю, тебе хлеб нужен. Я тоже здорово проголодался. – Он действительно здорово проголодался, Высторобец, с удовольствием доел бы и допил то, что не доел, не допил вчера. Но что не дано, то не дано. Высторобец не сдержал сожалеющего вздоха.

Надо бы пробраться к себе в дом, там жена мигом все соорудит, но в дом нельзя: пока жив Белозерцев, нельзя – его люди сразу же сядут на хвост, на голову накинут мешок. Когда Белозерцева не станет, его приказ отомрет сам по себе – кто же выполняет приказы мертвых людей? И как же это он поверил Белозерцеву, взялся за устранение его жены и этого петуха с бараньим голосом – думал, что Белозерцев благодарен будет, перестанет придираться за мертвого Агафонова, а вышло вон что… Ведь он же тертый калач, Высторобец, как же это он поверил блудливому шефу, почему же он посчитал, что из правил возможны исключения?