Долго разговаривать Леднёв не стал, просто назначил прослушивание на пять часов пополудни и кивком указал на дверь, вновь погружаясь в компьютерные отчёты. Против опасений, это сошло ему без последствий. Зато в коридоре Эва велела Милану проваливать и более не докучать, пока не подойдёт срок. Тот заикнулся было насчёт недопустимости опозданий, но женщина опалила его таким взглядом, что бедняге не помогли бы никакие очки. Поспешно Милан ретировался, наверняка кляня Ореста и свою злую судьбу.

– Шесть часов на рекогносцировку, – объявила Эва. – Разбегаемся!

– Порепетировать не хочешь? – спросил Вадим для очистки совести. – Ответственное же мероприятие!

– К чему? – пожала она плечами. – Всё равно будем импровизировать.

– Тогда разбежались, – согласился он. – Встречаемся у Милана.

Они разошлись по трём доступным направлениям: вправо, влево и вниз. Впрочем, сам Вадим далеко не ушёл, ибо за первым же поворотом едва не столкнулся с Тигрием Рувимовичем Низинцевым, известным в узких кругах как литератор-универсал: поэт, прозаик (от мемуариста до воображенца), драматург, сценарист, репризер, эпиграмматист и ещё бог знает кто. Вдобавок Тигрий и рисовал вполне крепко, не раз выезжая на этом в трудные времена.

Вадим знал его с тех давних пор, когда, по младости, баловался стихами. Поначалу Тигрий отнёсся к Вадиму агрессивно (будущий творец был тогда очень озабочен самоутверждением и на всякий случай облаивал всех), хотя не без опаски: чёрт этих громил знает, можно ведь и схлопотать! Затем как будто принял Вадима в избранный круг и даже попытался призвать в ряды лит-банды, непонятно для чего и против кого создаваемой. Когда тот не поддержал, надолго к нему охладел, но записать Вадима в противники всё ж остерёгся.

В недолгий период ослабления вожжей Низинцев наконец прорвался к читателю, примкнув к объединению творцов, расцветшему на свежем трупе старого издательства, – и живенько опубликовал всё, скопившееся за годы. Даже обрёл некоторое признание, по этой причине слегка подобрев. Затем опять надолго пропал из виду, мелькая разве на сборищах воображенцев да изредка заглядывая к Вольным Творцам.

С последней встречи Тигрий ещё располнел, даже обрюзг. Судя по одёжкам, снабжался он теперь неплохо и с приличной периодичностью, однако беречь наряды не научился. И душок от него исходил сообразный.

На сей раз Низинцев обрадовался Вадиму как родному, долго и прочувственно тряс его руку, вцепившись пухлыми ладонями, и, кажется, готов был облобызать, норовя придвинуться ближе.

– Рад, рад, – повторял он, сияя. – Очень рад, весьма!.. Наконец ты с нами, давно пора. И то: сколько можно строчить в стол? Ну, теперь мы им покажем! – пригрозил Тигрий непонятно кому. – А чего – пришло наше время!.. Как пелось когда-то: «молодым везде у нас» – что?

Насколько Вадим помнил, вьюноша сей был немногим младше его, то есть изрядно за сорок, а выглядел вдвое старше – даже если пренебречь лысиной, брюхом и бурдюком под нижней челюстью.

– Вон, гля, сам Волков идёт! – показал Тигрий. – А знаешь, ничего оказался мужик – на удивление!..

Действительно, по коридору шествовал Михайло Родионович, благосклонно с кем-то беседуя и не забывая отвечать на приветствия, – по-прежнему осанистый, представительный, даже видный, несмотря на возраст. Задолго до смутных времён он прославился как корчеватель творческих сорняков, благо более десяти лет возглавлял единственное в области издательство. Потом, когда воздух слегка посвежел, Волков из корчевателя преобразился в радетеля отвергаемых прежде талантов, задержавшихся в отрочестве или заблудших, – и с тем же рвением принялся их опекать, переделывая под себя. По совместительству он радел за всё старожильское, выискивая в губернии истоки мировых достижений, и действительно слыл в этих вопросах знатоком, памятью возмещая нехватку ума. А после Отделения прибился к Студии и тоже устроился неплохо – ещё бы, с таким опытом выживания!..

– А давай с ним познакомлю, – вдруг загорелся Тигрий. – Стоящее дело, ей-богу!

Не успел Вадим возразить, как он уже остановил Волкова и принялся нахваливать приятеля, поощряемый отеческой улыбкой мэтра. При этом бойко сыпал «превосходительствами» да «господами директорами». После чего «превосходительство» выдало несколько радушных фраз уже самому Вадиму и милостиво протянуло к нему ухоженную руку. А тот, как бобик, её пожал, удивляясь себе и мысленно кляня не в меру активного Тигрия.

– Помнишь, как я его крыл? – спросил творец, когда Волков уплыл. – А он зла не держит – что значит широкая натура!.. Мы ему как дети.

– Ты про евреев?

– Про всех нас – молодых, талантливых, перспективных… Гля, яка кобылка! – В восторге Тигрий уставился на фланирующую невдалеке девицу, из «леопардовых», даже причмокнул. – Как себя несёт, а? Бёдрышками туда-сюда, туда-сюда. Ух, я бы ей!..

Затем он поволок Вадима в ближнюю кормушку, суля невиданные кушанья, и там долго пререкался с раздатчицами, требуя почтения к творцам, а также усиленного питания. В конце концов добился желаемых блюд, причём с учётом Вадима. Однако почти всё умял сам, чавкая и сыпля изо рта крошками, ибо даже за столом не прекращал говорить.

То уговаривал знакомца влиться в победоносный творческий блок, то снисходительно поучал его, объясняя здешний расклад сил и принципы своей стратегии, то с воодушевлением планировал сложные интриги, наверняка провальные. Всё это мало задевало Вадима, но он больше помалкивал, давая Тигрию выговориться, и терпеливо вслушивался, надеясь выловить полезное.

– Кому нужны эти книги! – бубнил Тигрий, видимо, о наболевшем. – Кто их сейчас читает? Книгоизданию каюк, забудь и думать!.. Теперь в цене сценарии, пьесы, сюжеты, диалоги, – на то у нас сценарный отдел, и возглавляет его душка Волков, имей в виду. Конечно, почти всё он и его присные передирают из-за Бугра, благо имеют допуск. Так всё равно ж кому-то надо это доводить, причёсывать под нашего зрителя, под наш своеобычный быт, под наш уникальный менталитет, – ведь у федералов даже язык стал будто иностранный! Мы-то ещё поймём, а вот трудяги половину слов забыли – и то, говоря по правде, зачем им столько, ежели книг не нюхают? – Тигрий посмеялся снисходительно, разбавил выступление парой баек и продолжил: – Но мы ж профи, верно? Надо – настрочим сценарий на заданную тему; надо – репризы, речугу, чего хочешь!.. А каково сочинять по серии каждый день – ты знаешь, пробовал? Глаза на лоб, руки трясутся, а кому до этого дело, вынь да положь текст, иначе… Ладно, не будем о плохом. Жизнь прекрасна!

Но его оптимизма хватило ненадолго. Завершив трапезу обильными возлияниями, благо медовухи вытребовал тройную порцию, Тигрий размяк и мало-помалу съехал на жалобы, тоже скопившиеся в изобилии.

– Бог мой, – восклицал он, – это какой-то театр абсурда!.. Представляешь, моя дурища-редактор не поленилась перелопатить пьесу, изорвав текст в такие клочья, что потерялся всякий смысл. Переврала каждое предложение – за исключением тех, какие выбросила вовсе. Затем присандалила свою концовку, заменила название и приносит ко мне с идиотской фразой: «Посмотри, по-моему, стало лучше!» – при этом сияет, как майская роза, и заглядывает в глаза, напрашиваясь на похвалу. Ты понимаешь, она ведь искренне – искренне! – полагает, что лучше автора знает, чего тот хотел сказать. И что именно она тут последняя инстанция!