— Нет…

— Иначе он проснется и убьет нас. Потом убьет бабушку. — Мальчик крепко, будто клещами, вцепился сестре в руку. — Ясно тебе?

— Нет, — всхлипнула она, неуверенно встала и, пошатываясь, подошла к кровати. Мужчина лежал на спине, запрокинув голову, и тяжело, с хрипом дышал через открытый рот. Он и вправду походил на злого великана. Глупый Алекс, он поймает нас, сунет в ведро с водой, как новорожденных котят, а потом…

Пистолет был спрятан в толстой книге, которая лежала в нижнем ящике. Мальчик открыл ее и увидел вырезанное углубление в страницах. В углублении лежала та самая черная коробочка, несущая смерть, — она выглядела красиво и вполне безобидно, но у девочки вдруг пробежал холодок по спине, как однажды на прогулке по лесу, когда она наткнулась на змею, дремавшую на старом пне. Мальчик поразмыслил, повертел пистолет в руках — тот казался тяжелым и огромным, как старинная пищаль. С трудом передернул раму — один бог знает, где он научился этому движению. Но на девочку оно произвело должное впечатление. Теперь, рядом с братом, она почти успокоилась. Брат знает, что делать. Нужно только его слушаться как следует…

— Спрячься мне за спину, — скомандовал мальчик шепотом.

Она спряталась.

— Зажмурься, закрой уши и считай до десяти.

Она закрыла. И принялась считать — медленно, про себя и с выражением: один, два, три…

Звука она так и не услышала, зато явственно запахло жженой пробкой, девочка присела на корточки и приготовилась умереть. Однако прошла минута, другая — а она жила. Более того, кто-то нетерпеливо тряс ее за плечо.

— Вставай.

Она изо всех сил замотала головой: боюсь…

— Вставай, все кончилось.

— Ты разве стрелял?

— Стрелял, только этот пистолет, наверное, стреляет очень тихо.

— А он… Тот мужчина… Он точно умер?

— Да. Он лежит и не дышит. И у него грудь в крови.

Однако и тогда она не двинулась с места. Мальчик присел рядом, обнял ее — его дыхание щекотало ее ушко и обдавало жаром щеку.

Неизвестно, сколько они просидели неподвижно. Пять минут, десять, пятьдесят? Но это были их минуты, в течение которых лишь одна мысль стучала в детских головках: у нас получилось.

Мы убили его.

— По-моему, у нас получилось, — сказала девочка.

— По-моему, тоже. Только ни до чего не дотрагивайся. И надо подмести пол, от нас остались следы.

— От вас, сударь! Это вы целый день скакали по песку, хотя бабушка запретила…

— Замолчи, — сердито оборвал он ее. — Лучше помогай…

— Прошу прощения, мадам Немчинова, что мне приходится подвергать вас такому испытанию, — полицейский комиссар Леруа был сама предупредительность. Вообще он был довольно симпатичен, даже красив — смугл, точно итальянец, с орлиным носом и аккуратным, волосок к волоску, седеющим пробором. Для того чтобы так уложить волосы, надобно ложиться в постель с сеточкой на голове и каждое утро мучиться перед зеркалом. Впрочем, результат того стоил.

Он осторожно, под локоток, подвел пожилую дама («бабульку» — так он окрестил ее про себя, узнав, что двое ребятишек с ней, девочка в нарядном синем платьице и мальчик в матросском костюмчике, — ее внуки) к металлическому столу и снял с мертвеца простыню. Он подивился ее самообладанию — она не вскрикнула, не отшатнулась и даже, кажется, не побледнела.

— Вам знаком этот человек?

— Я только знаю, что он жил в нашем пансионате, — ровным голосом сказала она, в последний раз посмотрев в мертвое лицо Николеньки Клянца. — Мы даже не здоровались.

Комиссар Леруа приподнял шляпу.

— Еще раз простите. Позвольте полюбопытствовать, вы полька? У вас славянская фамилия…

— Нет, я из России.

— Нашли пистолет? — спросил он позже у своего помощника.

— Никак нет, господин комиссар. Смею предположить, что преступник выбросил его в залив. Скорее всего, оружие было с глушителем: никто в пансионате не слышал выстрела.

— Та русская дамочка… Ты проверил ее алиби?

— Алиби стопроцентное: она в компании других дам находилась на пляже и никак не могла уйти оттуда незамеченной. И потом…

— Что? — в раздражении спросил Леруа.

— Ее возраст… Хоть убейте, но я не могу представить ее с пистолетом в руке. Она показалась мне такой интеллигентной…

— Нет уж, убивать не стану, — хмыкнул комиссар. — Один труп у нас есть в наличии. Думаю, этого достаточно…

В узкую щель меж тюлевых занавесок просачивалась ночь — будто подглядывала одним глазком на сцену из-за кулис. Сцена была обставлена слегка убого — видимо, режиссер-постановщик давно страдал творческой и финансовой импотенцией. Безликие обшарпанные столы и безликие корешки классных журналов — чьи-то «пятерки» и «неуды», сотни маленьких трагедий и побед, втиснутые в расчерченные клетки… Выдвинутый пустой ящик — еще одна трагедия, случившаяся бог знает когда, чужой скелет в шкафу, незнамо зачем вытащенный на свет, под такую же безликую казенную лампу.

— Как же вы вошли? — спросила Майя, снова имея в виду тот единственный вечер. — Не через вестибюль — вас наверняка бы заметили.

— Через заднюю дверь, — охотно пояснила Вера Алексеевна. — Увидела перед собой лестницу, поднялась…

— Где вы переоделись?

— Что? Ах, ты о костюме… Я уже была в нем, только сняла пальто и надела маску, чтобы не выделяться. Все-таки карнавал.

— Откуда вы знали, где расположен музей?

— Спросила Лику. Она ответила: на третьем этаже, дверь в конце коридора. Шприц с бензином у меня был наготове, я впрыснула его через замочную скважину и протолкнула спичку. Я не подозревала, что в музее кто-то был, — я никому не желала зла.

— Вы только хотели уничтожить улику, — пробормотала Майя. — Господи, до чего же бессмысленно… Вы сумасшедшая, вы натуральная буйная шизофреничка! Ради чего… Черт возьми, даже если бы кто-нибудь когда-нибудь докопался — что с того?! — Она едва не взвыла. — Три смерти!!! Трое ни в чем не повинных людей — за что?

Ее обуяла непреодолимая жажда разрушения. Захотелось выбить окно, смести со стола кипу никчемных тетрадей, нашпигованных красными росчерками, повалить на пол стеллажи с классными журналами — пусть разлетятся по всей учительской, по всей школе, по всему ночному городу, захотелось заорать что-нибудь бессмысленное, забиться в припадке — лишь бы не видеть перед собой этой кроткой улыбки и не спятить окончательно.

— За что? — закричала она шепотом.

Старушка вздохнула.

— Ты спрашиваешь то, о чем знаешь сама.

— Сева, — выдохнула Майя, выстроив наконец, всю логическую цепочку. — Я сидела у вас дома, на моем любимом диване, и с умным видом рассуждала о том, что преступник застрелил Гоца из злости. Даже составляла психологический портрет убийцы… А дело оказалось проще: вы решили, что ваш зять Сева Бродников обязательно должен победить на выборах. Любой ценой. А школьный директор был его основным соперником. Сначала вы надеялись, что его обвинят в убийстве. А когда не получилось…