— Закройте шторы и зажгите свет, — произнес Василевский, тревожно расхаживая по комнате.

Его адъютант одну за другой закрыл темные шторы, включил свет и вышел.

— Константин Константинович, — сказал Василевский, сев за стол и склонившись над картой. — Обстановка на Сталинградском фронте не позволяет нам начать операцию по разгрому окруженной группировки Паулюса.

— Почему? — спросил Рокоссовский.

— Я намерен вторую гвардейскую армию направить навстречу наступающим войскам Манштейна. Сегодня же буду просить об этом Ставку.

Рокоссовский подошел к карте, некоторое время изучал направление удара группы Манштейна, состав ее сил. Затем, спросив разрешения у начальника Генштаба, закурил, прошелся по комнате, еще раз изучил карту.

— Я не согласен с таким использованием армии Малиновского, — сказал он наконец. — Я буду отстаивать свое мнение перед Верховным.

— Это ваше право.

— Я со 2-й гвардейской еще до подхода Манштейна разгромлю дивизии Паулюса. А потом всеми силами навалимся на группировку «Дон» и с ней покончим.

Через несколько часов состоялся разговор со Ставкой. Начальник Генштаба доложил Сталину о начавшемся наступлении противника и необходимости принятия срочных мер по недопущению прорыва внешнего кольца.

— Прошу вашего разрешения немедленно начать переброску 2-й гвардейской армии с Донского на Сталинградский фронт. Когда разгромим Манштейна, можно будет подумать и о Паулюсе. Он от нас не уйдет.

— Вы уже и так долго возитесь с Паулюсом! — гневно произнес Сталин. — Пора с ним кончать! И вообще, вы постоянно просите резервы у Ставки, причем для тех направлений, за которые отвечаете. — Верховный явно был не в духе. — Рокоссовский рядом с вами?

— Да.

— Передайте ему трубку.

— Как вы относитесь к предложению Василевского? — услышал Рокоссовский глухой голос Верховного.

— Отрицательно, товарищ Сталин.

— Что вы предлагаете?

— Я думаю, следует сначала разделаться с окруженной группировкой.

— А если немцы прорвутся?

— В этом случае против них можно повернуть 21-ю армию.

Сталин помолчал, а затем сказал:

— Передайте трубку Василевскому.

В течение нескольких минут Василевский слушал то, что ему говорил Верховный, а затем вновь начал доказывать необходимость передачи армии Малиновского Сталинградскому фронту.

— Еременко сомневается, что может отразить наступление противника своими силами, — говорил покрасневший от волнения начальник Генштаба. — Да, товарищ Сталин, передаю.

— Константин Константинович, — сказал Верховный, — Ваше предложение действительно очень смело, но риск чересчур велик. Мы здесь в Государственном Комитете Обороны сейчас все рассмотрим, взвесим все «за» и «против». Но, видимо, с армией Малиновского вам придется расстаться.

— В таком случае, товарищ Сталин, войска Донского фронта не смогут уничтожить Паулюса. Я прошу вас тогда отложить операцию.

После некоторого раздумья Верховный сказал:

— Хорошо, временно приостановите операцию. Мы вас подкрепим людьми и техникой. Я думаю, вам надо прислать Воронова, он поможет усилить вашу артиллерию.

Ставкой было принято предложение Василевского, а операция «кольцо» (разгром окруженной группировки) отложена.

Усилия Гитлера оказать помощь Паулюсу провалились: контрудар Манштейна не состоялся. Его войска были разгромлены и откатились на юг. Бушевавшая уже пять месяцев Сталинградская битва вступила в свою последнюю фазу.

Юлия Петровна, закончив работу в Антифашистском комитете советских женщин, пришла сегодня домой пораньше. Она ждала дочь, которую не видела уже две недели. Как раз была суббота, и Ада обещала приехать.

Двухкомнатная квартира Рокоссовских ничем не отличалась от обычной квартиры того времени. В спальне находились две кровати с тумбочками, в другой комнате — платяной шкаф, стол, четыре стула, скромная кухонная мебель — вот и все, чем на первых порах могло обеспечить государство семью полководца. Видно было, что жильцы квартиры привыкли к чистоте и порядку, заботились о том, чтобы придать своему жилищу уютный вид. Юлия Петровна протерла полы, заменила постельное белье, приготовила ужин и с нетерпением стала ждать дочь. В школе разведчиков-связистов Ада занималась уже более месяца. Мать не одобряла выбор дочери. Она хорошо понимала, что будущая военная профессия единственной дочери связана с большим риском и ей придется переживать не только за мужа, но и за дочь. Она просила, умоляла ее не поступать на эти курсы, даже пыталась припугнуть запретом, но Ада настояла на своем и поступила так, как считала нужным. Она мотивировала свой выбор тем, что ей уже пошел восемнадцатый год и она обязана внести свой вклад в разгром фашистов. Если она этого не сделает, то перестанет себя уважать. Зная характер дочери, мать отступила и смирилась.

Закончив домашние дела, Юлия Петровна надела праздничный костюм, который она не так давно купила в Новосибирске, подошла к зеркалу и начала причесываться. Она увидела усталое похудевшее лицо, седые нити в черных волосах, морщинки вокруг глаз и едва заметные складки на шее. «Начинаю стареть, — с грустью подумала она. — Интересно, а как выглядит Костя? Ведь мы не виделись целую вечность».

В школе Аду уважали за старание и усидчивость, а возможно, и за то, что она дочь прославленного генерала. Девушка мечтала о том, как она будет перелетать линию фронта, затем будет плыть над зелеными рощами, лесами, как потом будет ходить по партизанским тропам, жить в землянках и постоянно поддерживать связь с Большой землей.

Сегодня она завороженно прослушала выступление начальника Центрального штаба партизанского движения Пономаренко.

Похоже, это юное создание многое унаследовало от отца.

С видом счастливой студентки Ада вышла из здания школы. Погода была морозной, и она, вдыхая всей грудью свежий воздух, шла, скрипя сапожками по снегу, до трамвайной остановки. Военная форма необыкновенно ловко сидела на девушке. В щепетильной опрятности офицерской шинели, в зеленой юбке, в легких сапожках, в залихватски одетой военной шапке, из-под которой выбивались пряди черных волос, чувствовалась кокетливость молодой девушки, сознающей свою привлекательность. На ее смуглом красивом лице постоянно присутствовала улыбка. Многие восхищенно смотрели вслед крепкой, ладно сложенной фигурке девушки.

Вскоре она спрыгнула с подножки трамвая, прошла по переулку и забежала в подъезд. На первом этаже Ада открыла почтовый ящик, взяла письмо, поцеловала его и, прыгая через ступеньку, поднялась на четвертый этаж, нажала на кнопку звонка.

— Заходи, доченька, заходи! — открыла дверь Юлия Петровна.

— Здравствуй, мамуленька! — бросилась на шею матери Ада.