Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вы свободны, господин Ганимар?
– Если речь идет о Люпене, то нет.
– Да, это касается Люпена.
– Тогда я не сдвинусь с места.
– Как! Вы отказываетесь…
– Я отказываюсь от невозможного! Я устал от неравной борьбы, когда мы уверены в своем поражении. Это трусость, это абсурд, понимайте, как хотите, мне наплевать! Люпен сильнее нас. Поэтому нам остается только признать себя побежденными.
– Я не признаю себя побежденным.
– Он вас победит, как и всех остальных.
– Хорошо, это будет зрелище, которое, наверное, доставит вам удовольствие!
– Ладно, пусть будет по-вашему, – сказал Ганимар с невинным видом. – Поскольку вам не терпится быть побитым, пойдемте.
Они сели в фиакр. По их приказу кучер остановился неподалеку от указанного дома, с другой стороны проспекта, около небольшого кафе с открытой террасой, где они и разместились между лавровыми деревьями и бересклетами. Начинало смеркаться.
– Официант, – подозвал Шолмс, – принесите письменные принадлежности.
Он что-то написал и снова подозвал официанта:
– Отнесите это письмо консьержу в дом напротив. Думаю, это вон тот человек в картузе, который курит у входа.
Прибежал консьерж. Ганимар представился ему главным инспектором, а Шолмс поинтересовался, не приходила ли сюда утром в воскресенье некая молодая дама в черном.
– В черном? Да, около девяти часов, та самая, которая заходит на третий этаж.
– Вы ее часто видите?
– В последнее время частенько, а в последние две недели – почти каждый день.
– А после воскресенья?
– Только один раз… не считая сегодняшнего дня.
– Как, она пришла?
– Она здесь.
– Она здесь?!
– Уже десять минут. Ее экипаж ждет на площади Сен-Фердинан, как обычно. Да, точно, я столкнулся с ней на пороге.
– А кто живет на третьем этаже?
– Двое. Мадемуазель Ланже, модистка, и господин, месяц назад снявший под именем Брессона две меблированные комнаты.
– Почему вы говорите «под именем»?
– Мне кажется, что это имя вымышленное. Моя жена у него убирается. Так вот, у него нет и двух рубашек с одинаковыми инициалами.
– Чем он занимается?
– Что вам сказать? Он почти всегда отсутствует. Три дня как не возвращался.
– А возвращался ли он ночью с субботы на воскресенье?
– Ночью с субботы на воскресенье? Погодите-ка, дайте вспомнить… Да, в субботу вечером он пришел и больше никуда не отлучался.
– Что это за человек?
– Честное слово, даже не знаю, что и сказать. Он всякий раз меняется! То он высокий, то маленький, то толстый, то щупленький, то брюнет, то блондин… Я не всегда его узнаю.
Ганимар и Шолмс переглянулись.
– Это он, – прошептал инспектор, – это точно он.
В какой-то момент старый полицейский растерялся. Можно было судить об этом по тому, как он судорожно сглотнул и сжал кулаки.
Шолмс, хотя и был хладнокровнее, тоже ощутил, как защемило сердце.
– Смотрите, – сказал консьерж, – вот эта девушка.
Мадемуазель действительно вышла из дома и пошла через площадь.
– А вот и господин Брессон.
– Господин Брессон? Который?
– Да тот, с пакетом в руке.
– Но он не обращает на девушку внимания. Она одна идет к экипажу.
– А-а, по правде сказать, я никогда не видел их вместе.
Полицейские встали. При свете фонарей они рассмотрели мужчину, удалявшегося в направлении, противоположном площади.
– За кем вы предпочитаете следить? – спросил Ганимар.
– За ним, черт возьми! Это крупная дичь.
– Тогда я буду следить за девушкой, – предложил Ганимар.
– Нет, нет, – поспешно ответил англичанин, который не хотел открывать Ганимару подробностей дела, – я знаю, где найти эту девушку. Идите со мной.
Держась на расстоянии, временами прячась за пешеходами и киосками, они начали преследование Люпена. Делать это было несложно, потому что он не оборачивался и шел быстро, слегка прихрамывая на правую ногу. Прихрамывание было таким легким, что лишь натренированный взгляд наблюдателя мог это заметить. Ганимар сказал:
– Кажется, он хромает. – И добавил: – Эх, два-три полицейских – и мы схватили бы нашего приятеля! Мы рискуем упустить его из виду.
Но до порт де Терн ни одного полицейского видно не было, а после выхода за крепостные стены Парижа им не приходилось рассчитывать на чью-то помощь.
– Разделимся, – сказал Шолмс, – место тут пустынное.
Это был бульвар Виктора Гюго. Они пошли каждый по своей стороне тротуара, вдоль деревьев.
Так они двигались двадцать минут, пока Люпен не свернул влево и не вышел к Сене. Там они увидели, что Люпен спускается на берег. Он оставался внизу несколько секунд, и они не могли видеть, что он делает. Потом он поднялся на набережную и двинулся дальше. Они прижались к столбам кованой ограды. Люпен прошел прямо перед ними. Пакета в руках у него уже не было.
Когда он удалился, из-за угла дома появился какой-то субъект и проскользнул между деревьев.
Шолмс прошептал:
– Мне кажется, этот тип тоже следит за ним.
– Да, похоже, мы видели его по дороге.
Преследование возобновилось, усложнившись из-за присутствия незнакомца. Люпен вернулся тем же путем, снова прошел через порт де Терн и вернулся в дом на площади Сен-Фердинан.
Консьерж закрывал дверь, когда появился Ганимар.
– Вы видели его, не так ли?
– Да, я зажигал газ на лестнице, а он открывал дверь ключом.
– С ним никого не было?
– Никого, у него никакой прислуги. Он никогда не ест дома.
– А черного хода здесь нет?
– Нет.
Ганимар сказал Шолмсу:
– Проще всего было бы мне остаться у дверей Люпена, а вам пойти за полицейским комиссаром с улицы Демур. Я напишу вам записку.
Шолмс возразил:
– А если за это время он сбежит?
– Но я же остаюсь здесь!
– Битва один на один с ним будет неравной.
– Но не могу же я вломиться к нему, у меня нет на это права, тем более ночью.
Шолмс пожал плечами.
– Если вы арестуете Люпена, никто не будет придираться к тому, как именно вы его арестовывали. Да и вообще, о чем речь? Нам нужно только позвонить. А там посмотрим, что делать дальше.