ведь следующие выстрелы буду делать я. И в отличие от того куска дерьма, которого он нанял, чтобы напасть на моего отца… я точно не промажу.

Я уберу всех его людей одного за другим – и когда на меня наденут наручники и потащат в суд – я сделаю все, что в моих силах, чтобы убедиться, что они отправят меня в ту же тюрьму, в которой находится он. И потом, когда он меньше всего этого ожидает, я зарежу ублюдка в душе и буду с широкой улыбкой на лице смотреть, как жизнь вместе с кровью вытекает из его никчемного тела.

Я встаю так быстро, что стул падает.

– Оук, – рявкает отец. – Сядь.

Я не могу сидеть. У меня слишком много дел, о которых нужно позаботиться. Мне нужно сделать это быстро, прежде чем произойдет следующее нападение.

Морщась, он наклоняется и хватает меня за руку.

– Дай мне разобраться с этим.

– Нет.

Мой отец сделал достаточно. Мне пора заняться своими делами.

Его хватка становится крепче.

– Кристалл говорит, что помнит голос нападавшего, и я помню его рост и телосложение. Мы выясним, кто это. И когда это произойдет, полиция прижмет его к стенке и он заключит сделку с окружным прокурором. – Его улыбка становится угрожающей. – А это будет значить, что мистер Локи получит дополнительное время к своему сроку. Вот как это делается, Оук. – Он откидывается на подушку, отпуская мою руку. – Я не хочу, чтобы ты брал дело в свои руки. Я уже однажды потерял тебя из-за него. И не позволю этому случиться во второй раз.

Слишком поздно.

Ведь если я не положу этому конец сейчас, война будет только продолжаться. Я отказываюсь позволять ему причинить боль людям, которых я люблю… снова.

Я смотрю папе в глаза, потому что не знаю, когда у меня будет возможность сказать ему это снова, но мне нужно, чтобы он знал.

– Я люблю тебя, папа.

Направляюсь к двери, но в комнату врывается разгневанная Кристалл.

– В тебя стреляли из-за Оукли? – кричит она, сжимая кулаки. – Я должна была догадаться, что в этом виноват твой никчемный сын.

– Кристалл, успокойся. – Отец пытается пошевелиться, но вздрагивает от боли. – Оукли не виноват в том, что произошло.

Она свирепо смотрит на меня.

– Черта с два.

– Я позабочусь об этом… – пытаюсь сказать ей я, но она так зла, что не дает мне вставить ни слова.

– Ты никогда больше не приблизишься к Клариссе Джасмин.

Это как пуля прямо в сердце.

Отец издает низкий горловой звук.

– Кристалл…

– Замолчи, Уэйн. Я серьезно. – Ее голубые глаза сужаются до крохотных щелок. – Тебе повезет, если после этого я позволю тебе видеться с дочерью под моим присмотром. – Она тычет пальцем в воздух. – Я буду судиться за единоличную опеку.

Он смеется.

– Еще чего.

Запрокинув голову назад, она злобно усмехается.

– Ну, как только я скажу судье, насколько опасен твой сын и как ты настаиваешь на том, чтобы присутствовать в его жизни, я уверена, судья отдаст ее мне.

Она права. Ни один судья в здравом уме не позволит ребенку находиться в такой обстановке.

Я открываю рот, чтобы сообщить ей, что скоро они меня не увидят, но мой отец рычит:

– А как только я скажу судье, что ты завела роман с моим сыном, когда ему было всего шестнадцать, он поймет, что тебе, черт возьми, нельзя находиться рядом с детьми.

Туше.

У Кристалл отвисает челюсть, она отшатывается назад. Но отец еще не закончил.

– Только попробуй лезть ко мне или к моим детям, Кристалл. Потому что, клянусь всем, что люблю, я уничтожу тебя. Я расскажу суду, что ты манипулировала моим сыном-подростком. Что ты соблазнила его и пыталась отправить в военное училище после того, как забеременела. Я расскажу им обо всем психологическом ущербе, который ты ему нанесла. – Его взгляд скользит в мою сторону. – А еще лучше, я вызову Оука в суд и заставлю его рассказать все лично.

Скрестив руки на груди, я оскаливаюсь.

– Я был всего лишь ребенком, когда ты использовала меня в своих интересах. Юный, невинный ребенок, который искал материнскую любовь, чтобы заполнить пустоту. И кто знает? Может быть, психолог подтвердит, что моя тяга к алкоголю и наркотикам началась после твоего жестокого поступка, так что в том, что случилось с моим отцом, на самом деле виновата ты.

Это неправда. Я точно знал, что делаю, когда начал те отношения между нами, и моя любовь к алкоголю и наркотикам началась задолго до этой интрижки.

Однако угрожать людям, которых я люблю, она не будет.

Если моему отцу нужно, чтобы я сыграл жертву, чтобы он получил право видеться с Кей-Джей, это меньшее, что я могу для него сделать. Он хороший отец. Черт возьми, он лучший отец, и лишать его Кей-Джей было бы неправильно.

Кристалл выглядит так, будто ее сейчас стошнит.

– Когда мы разговаривали на прошлой неделе – помнишь, после того, как я отсосала тебе на парковке – ты обещал не говорить об этом в суде.

Ошеломленный, я бросаю на отца испепеляющий взгляд.

– Мужик, ты чего?

В мире не хватит наркотиков, чтобы заставить меня снова прикоснуться к ней.

Он пожимает плечами, как будто в этом нет ничего особенного.

– Что? Она предложила мне пару минетов в обмен на мое молчание. Я всего лишь человек, Оук.

Справедливо.

Стиснув зубы, он поворачивается к Кристалл.

– А еще мы договорились о совместной опеке, и что Оук может видеться с Кей-Джей, когда она у меня. – Успокаиваясь, он складывает руки на коленях. – Но, если ты не собираешься выполнять свою часть сделки, у меня нет проблем с тем, чтобы поджечь тебя и посмотреть, как ты будешь гореть. – Отец подмигивает. – В зале суда, конечно.

Кипя от злости, она вылетает из палаты. Но сначала бормочет:

– Я ненавижу вас обоих.

Делаю из ладоней рупор.

– Взаимно, Антихрист.

Теперь, когда этот вопрос решен, я могу заняться своими делами.

Отец пытается остановить меня, когда я выхожу из палаты, но я игнорирую его. Пока я вытаскиваю ключи из кармана, ко мне подходят Джейс и Коул.

– Куда ты идешь? – спрашивает Джейс.

– Собираюсь разобраться с кое-каким дерьмом.

Я пытаюсь уйти, но Коул загораживает мне путь.

– Что за дерьмо?

Они сейчас серьезно?

– Не думаю, что вам есть до этого дело, но моего отца подстрелил один из пешек Локи.

Они обмениваются взглядами, а в следующую секунду оба тащат меня в пустую больничную палату.

– Не будь идиотом, – рявкает Джейс.

– Слишком поздно, – бормочет Коул. –