Эта рациональная мысль заставляет меня собрать всю свою волю в кулак и со смиренным вызовом поднять взгляд на Уэбстер.

– Вижу надежду в твоих глазах, Эмили, но уверяю, что тебя здесь никто не найдет. В отличии от тебя, мы свои планы до мелочей продумываем. Если будешь кричать, я «случайно» брошу в тебя одну маленькую спичку. Или дымовую шашку. И сгорит маленькая Эм. Прямо как семейство Такеров, – туго затягиваясь сигаретой, Уэбстер заливается смехом злой колдуньи, подходя ко мне ближе. – Если твое тело найдут, то возможно, полиция ещё долго не даст Батлеру дышать свободно, поскольку ваши отношения для многих далеко не секрет. Его первым будут подозревать в твоем убийстве, детка.

– Сука. Дрянь, – вырываются оскорбления из моих губ, за что я получаю мощную оплеуху от Уэбстер. Щека горит от её удара, но боли я не чувствую. Никакая боль и никакой пожар сейчас не сравнится с адским пламенем в моей грудной клетке.

– Ну что, много это займет времени? – обращаясь к Стасу, интересуется Уэбстер. В слабом свете, замечаю программиста за пыльным и старым рабочим столом с открытым ноутбуком, начиная осознавать весь масштаб своей совершенной глупости…

– Нет. Информация будет уничтожена самое ближайшее время, – отрезает Стас, пока его пальцы с сумасшедшей скоростью бегают по клавиатуре.

– Поспеши, пока мы не передумали насчет стоимости твоих услуг, – вставляет свои пять копеек Пол, поглаживая оттопырившийся карман пиджака, в котором очевидно лежит сумма, на которую Стас променял здравый смысл и мою жизнь.

– Все будет сделано. Не мешайте, – совершенно бесцветным тоном отзывается Стас. Этот ублюдок даже не смотрит в мою сторону. Не могу поверить, что столь уважаемый мной и адекватный молодой парень, мог оказаться такой гнилой тварью.

– Ну что, Эмили. Развели мы тебя, как слепого котенка. Все это время ты была лишь недостающим звеном в моем плане и сыграла в нем ключевую роль. Молодец, отличная работа, – выдыхает Уэбстер, возвращаясь ко мне. – Совсем скоро господин Серов удалит с компьютера Батлера компромат на меня, а я солью все «скелеты» бурного прошлого Адриана в СМИ, которые станут началом краха его карьеры и компании. У нас в Америке к старым грешкам относятся очень серьезно, они всегда оставляют невымываемые пятна на репутации. Так мило, что ты мне поверила и побежала выполнять мою просьбу, глупышка… – с пренебрежительной насмешкой выдает Джен, вызывая во мне дикое желание плюнуть в её сторону.

Я не знаю, как собрать волю в кулак. Как не дрожать от страха. Ничего не выходит, меня бьет мелкий озноб, мысли путаются, а варианты расклада событий сулят неутешительный прогноз, что пугает меня ещё сильнее. Я абсолютно обезоружена, беззащитна сейчас. Я могу рассчитывать только на чудо.

– Если вы убьете меня, вы все сгниете в тюрьме. Адриан поймет, что замешана во всем этом ты! – черт возьми, ну почему мои угрозы звучат сейчас как невинный и жалкий детский лепет.

– Мы не собираемся убивать тебя, милая. Если не будешь дергаться, в этом не будет надобности, – отзывается Уэбстер, хотя верю я ей с трудом. Естественно, они убьют меня, это вопрос очень короткого времени. Зачем им проблемы с отпущенной жертвой насильственного нападения?

Черт возьми, в такие минуты с каким-то безумным отчаянием понимаешь, насколько же прекрасна и драгоценна твоя жизнь. Она вдруг цветными кадрами проносится перед глазами. Первыми возникают улыбки моих племянников, что на мгновение согревают сердце. С любовью на меня смотрят глаза Вики, а потом и папа с мамой, какими бы они не были, они являются моими родителями. Людьми, что подарили мне жизнь и, как могли, воспитали. И воспитали неплохо, раз в каких-то сферах жизни мне удалось реализоваться. Хотя, дело даже не в реализованности, … а в самой жизни. Сжавшись от страха и ужаса, я почему-то вспоминаю такие простые, но дорогие сердцу вещи: любимую лавочку в парке Горького, на которой так приятно посидеть с книгой, подставив лицо осеннему солнцу.

Вкус своего любимого десерта.

Плывущие над Москвой облака, которые всегда кажутся невыносимо близкими из панорамного окна моего кабинета.

Я вспоминаю красивейшие закаты и то, как приятно болят мышцы, после силовой тренировки.

Первые глотки воды по утрам и пение птиц ранней весной. Хруст первого снега под любимыми сапожками.

Как много причин для счастья и радости можно находить каждый день и благодарить жизнь, но почему-то все это обретает ценность, только когда ты лежишь в чертовой луже бензина, находясь на мушке у безумной парочки, возомнившей себя гангстерами…

Я хочу жить. Я очень хочу жить. Это так странно, мечтать о том, чтобы просто увидеть рассвет…здоровой и невредимой.

Адриан

Нарастающий рингтон мобильника раздражающе бьет по слуховым рецепторам, выдергивая из крепкого забытья. Я переворачиваюсь на бок, пытаясь закрыться от надоевшего звонка, сверлящего спящий мозг.

– Эм, выруби чертов будильник. На хер офис, все решим завтра, – хриплю я спросонья, и не разлепляя веки, тянусь к Эмилии, чтобы прижать к себе, но рука ловит только пустоту. Я резко сажусь, щуря полуслепые глаза и сжимая гудящую голову руками. И, блядь, к долбящей по вискам телефонной сирене, добавляется свинцовая тяжесть в одеревеневших мышцах – последствия сна на полу. А еще я охереть, как замерз, потому что мы вырубились с Эм, не удосужившись одеться или прикрыться. Ключевой момент «мы». Я-то здесь, а где моя маленькая болтливая гордячка?

– Эмилия! – громче рявкаю, поднимаясь на ноги и разминая затекшие конечности. Колющая боль простреливает мышцы, чувствую себя разбитым и выпотрошенным. Целительная сила сна не сработала, хотя, судя по сгущающимся за окном сумеркам и ломоте в теле, продрых я немало. Но в этом вечно сером городе сложно быть до конца уверенным, где ранее утро, а где поздний вечер. И гребаный дождь по-прежнему методично долбит в стекло. Подняв валяющийся рядом с моими брюками притихший мобильник, я зависаю в недоумении. Семь вечера, блядь. Сорок три пропущенных вызова и в два раза больше входящих сообщений. Черт…

– Эм, мать твою! – натягивая штаны, я врываюсь в соседнюю спальню, рассчитывая найти ее мирно спящей в постели. Хрен тебе, Батлер. Никого. Эмили нет ни в кухне, ни в гостиной, ни в ванной, как нет ее куртки и кроссовок.

«Заебись», – ругаюсь по-русски, ероша волосы пальцами. Вспомнив, что меня помиловали и вернули из черного списка, звоню Гордеевой на мобильный, но снова безрезультатно. Передумала, малышка? Я снова в опале? Набираю опять, слушаю короткие гудки. Да, что за херня? На совещание решила отправиться вместо меня?

Собираюсь звонить в офис, когда телефон оживает сам. Я невольно застываю, глядя на имя вызывающего абонента. Райан Блейк. Резкий звук рингтона резонирует с моим тяжелым дыханием. Гнетущее дерьмовое предчувствие просачивается в вены, стягивая внутренности в тугой узел, усиливается с каждой секундой. Двенадцатый по счету входящий вызов от Блейка – не просто плохой знак, это жирный сигнал того, что случилось какое-то мегапоганое дерьмо с большой и жирной буквы Д. Дерьмо в кубе, если такое вообще, возможно.