Пять минут попеременного трезвона и стука поставили точку в его терпении. Не поднимаясь с дивана, Риган швырнул в дверь ботинок и попал в подвесной шкафчик для ключей. Вместе с ним с грохотом обрушилось настенное бра. Риган не пошевелился, но тут снова засвиристела настойчивая трель звонка. Он выругался и решил высунуться как есть, без маски. Какое-никакое, а развлечение. Глядишь, назойливая старушенция наконец оставит свои попытки.

Исполненный мрачной решимости, Риган прошагал к двери, рывком распахнул ее и оказался лицом к лицу с Джонатаном. Хартстридж не изменился в лице и не сиганул на лестничный проем, увидев его. Впрочем, на веку дворецкого Эванс-Холла случалось много всего, чтобы так просто испугаться полупрозрачной кожи с внутренней подсветкой.

— Что надо? — процедил Риган. Вышло зловеще.

— Сэр, могу я войти?

— Нет!

Хартстридж ловко подставил носок ботинка, на удивление шустро перехватил дверь и проскользнул внутрь.

— Сэр, у вас тут хлев.

— Просто слегка не убрано.

Риган услышал смачный хруст и понял, что наступил на коробку из-под пиццы. Судя по звуку, в ней еще что-то осталось.

— Слегка?

В безукоризненном костюме и светло-сером пальто, с аккуратно зачесанными назад волосами, в его квартире Джонатан смотрелся как пришелец из нашего мира на картинах Сальвадора Дали. Видеть Хартстриджа и слышать его безупречный выговор было приятно.

Риган продал Эванс-Холл потому, что особняк казался ему одной из иллюзий. Заново отстроив родовое гнездо, он нацепил на себя гирю, которая тянула на дно. Поместье, Ньюкасл, клеймо человека второго сорта — все растаяло в дымке прошлого, когда он подписал бумаги на продажу. Но Джонатан остался в настоящем, и это грело душу. Или что там сейчас толклось на ее месте.

— Не так давно ко мне приходила Агнесса Уварова.

Риган мысленно выругался. Наверняка Клотильда подсказала Хартстриджу о его временном обиталище, и вот пожалуйста.

— Сговорились вы все, что ли?

— Так вот, она очень просила…

— Я уже слышал эту душещипательную историю. Можешь избавить меня от подробностей?

— Мне нужна работа, — сказал он, внимательно глядя Ригану в глаза.

— На то, что ты уже заработал, можно жить лет пятьсот! Не особо скромничая.

— Я трудоголик, сэр.

— В старой доброй Англии мало рабочих мест? Перебирайся в Шотландию!

— Я люблю постоянство.

— Могу одолжить свою рубашку или носки. Но только на первое время.

— И мизантроп к тому же. У меня плохо получается ладить с новыми людьми.

— А я-то тут при чем?

— Если у вас все срастется, я мог бы работать в вашем новом доме.

— И думать забудь… — Под пристальным взглядом Джонатана он все понял и задохнулся от ярости. — Ты что, привез ее сюда?!

Ярость?! Он опешил — сначала от нахлынувших чувств, от непривычно яркой вспышки, ворвавшейся в размеренно раскачивающийся маятник пустоты, а следом — от осознания, что Агнесса здесь. Она совсем рядом.

— Сэр, — Хартстридж перешагнул через валяющуюся на полу рубашку, хотел сесть на диван, но заметил там крошки и передумал, — я бы не потащился в Париж абы ради кого.

— На что это ты намекаешь? — хмуро поинтересовался Риган. Он уже понял, что встречи с Агнессой не избежать, оставалось только смириться с этим. И с тем, что под толщей льда безучастности по-прежнему жива надежда.

Вместо ответа Джонатан пожал плечами, а Риган отправился переодеваться. По большей части его гардероб теперь состоял из жуткой и мрачной одежды. Воротники под горло, длинные рукава и, разумеется, никаких фривольно расстегнутых пуговиц на рубашках. Чем меньше приходилось прятать при помощи иллюзии, тем лучше. Спустя минут десять — непозволительно долгий срок — Риган вышел в гостиную.

Джонатан отдернул шторы и стоял у открытого окна. Увидев Ригана, Хартстридж только покачал головой.

— Черный цвет вас старит, сэр.

— В моем случае он как раз по возрасту. Пойдем, пока я не передумал.

* * *

Агнесса и Джонатан остановились в небольшом трехзвездочном отеле. От дома, где Риган снимал квартиру, до него можно было дойти пешком. Ночной Париж не сильно отличается от большинства современных мегаполисов, хотя романтики считают иначе. Россыпи огней, бесконечные вереницы машин и вечный символ-маяк — Эйфелева башня.

Ригану нужно было занять мысли чем угодно, только чтобы не думать о предстоящей встрече, поэтому он обращал внимание на такие детали, мимо которых раньше просто проходил мимо. Смена сигналов светофора, цветы на балконах, подсвеченные огоньками небольших ламп окна, силуэты за шторами, разношерстная мельтешащая публика вечернего, взбудораженного весной города. Париж был полон тискающихся парочек в любое время года, но сейчас они встречались повсюду: на каждом шагу по дороге, за окнами уютных кафе, на задних сиденьях машин. Любовь в городе зашкаливала.

Робость и Риган на одном квадратном километре не уживались, но на углу перед поворотом к отелю он решил свернуть налево, хотя точно знал, что им направо. Хартстридж — будь он трижды неладен — подхватил его под локоть.

— Нам сюда, сэр.

— Обознался.

Джонатан вышагивал рядом с ним, как недокормленный купидон-переросток, без лука и стрел, зато в одежде, а Риган философски размышлял, кой черт он вообще повелся на эту затею.

Они поднялись на этаж, Хартстридж скрылся за дверью своего номера, а Риган прислонился к стене, выбивая пальцами какую-то мелодию, очаровательно улыбнулся проходящей мимо горничной, которая подозрительно покосилась на него. Да что с ним творится, в самом деле?! Клотильда была права, надо уже поставить в этом деле точку. Он дошел до номера и постучал.

Послышались торопливые шаги, распахнулась дверь. Агнесса замерла на пороге, и Риган тоже. Она вглядывалась в его лицо, словно боялась, что на его месте окажется иллюзия, которая вот-вот растает в воздухе. Потрясенная встречей, взволнованная и невероятно красивая. Светлее и ярче, чем в воспоминаниях. Риган не успел отпрянуть, она коснулась его щеки, беззвучно прошептала его имя. По телу будто прошел ток, дыхание прервалось. Плотина рухнула, в стоячую мутную воду хлынул поток свежести и силы. Всю гниль и сухие ветки смыло в один миг. Риган шагнул в номер, привлек ее к себе, зарываясь лицом в волосы. И только после смог вздохнуть.

Агнесса дрожала в его объятиях. Она крепче прижалась к нему, обвила руками шею и радостно шептала:

— Я нашла тебя. Я тебя нашла…

Как всегда, это случилось неожиданно. Мгновение назад он видел изгиб ее плеча, а сейчас — уже мерцающие искрами линии. Иное, незнакомое, чужое. Первое время человек в нем отключался сразу же, как только накатывало оно, потом стало сложнее. Каждый раз — борьба за выживание, в которой никто не хотел уступать.