- И почему, стоит переспать с девкой, как она сразу наглеет? - он говорил с издевкой, но настоящей злости в падальщике не чувствовалось.

- Надо пользоваться моментом, - я обхватила коготь пальцами, - Так как? Кем ты был? И когда?

- Зачем тебе?

- Затем, что если я буду слушать, то не буду думать, о том, что именно делаю, - я потянула за коготь, рана снова открылась.

Веник втянул носом воздух, его кровь пахла чем-то прелым, словно затхлая вода в стоячем пруду. Несколько секунд гробокопатель молчал, а когда я уже подумала, что все мои слова пропали в туе, Веник заговорил. Медленно и хрипловато, воспоминания, которые он хотел пробудить, оживали очень неохотно.

- Начало века, Россия, Санкт - Петербург переименовали в Петроград, Первая мировая война, - она говорил короткими рубленными фразами, словно подбирая пароль к своей памяти, - Молодой матрос, бывший студент, получил в грудь осколками шрапнели. Стараниями корабельного врача он дотянул до госпиталя. Не должен был, но дотянул.

Я снова взялась за коготь.

- Оперировал молодой врач. Не помню в чем было дело, в неопытности хирурга, или в том, что двумя днями ранее умерла родами его жена, ребенок не сегодня -завтра готовился последовать за матерью...

Одним рывком, я выдернула коготь, Веник споткнулся, но тут же продолжил:

- Но хирург не смог удалить всю шрапнель. До одного осколка не добрался, не смог или не захотел.

- Солдат выжил? - я снова стала смывать кровь, воды в бутылке осталось меньше половины.

- Выжил, ушел в один из дней с куском свинца в груди. Это как бомба с подожженным фитилем, если металл сдвинется, то можно сразу выбирать гроб покрасивее. Недалеко ушел, до ближайшей рюмочной. И там, опрокидывал стопки одну за другой до самого вечера. А потом вернулся в госпиталь, встретил того врача, и во вселенской обиде на мир, царя и отечество избил его. Хорошо избил, до кровавых соплей.

- А ты? - я коснулась второго когтя, но тот сидел глубоко.

- А я был тем самым врачом.

- И ты... - мои пальцы замерли.

- Нет, я не умер, - он хрипло рассмеялся, - Лежал и злился.

Я снова погрузили пальцы в рану.

- В своем же госпитале и лежал. А этажом выше умирал мой сын Марк. Порок сердца, врожденный. Я даже пару раз бога звал, но откликнулся совсем не он.

Скользкими от крови пальцами я, наконец, смогла подцепить обломок когтя.

- Кто к тебе пришел?

- Прежний вестник, тот самый, что не пережил встречи с черным целителем, когда вы оба у него гостили. Я курил в коридоре, тогда все курили табак, опиум или нюхали. Хорошо одетый господин с черными ногтями, который предложил мне невозможное.

- И ты поверил? - задержав дыхание, я дернула за коготь, тот шевельнулся, но остался в ране.

- Почти, - прошипел Веник, - Вестники умеют убеждать, в этот момент по коридору, как раз шла медсестра, так он попросил ее оголить грудь. И та, сияя улыбкой, послушалась. Эх, все бы девки, так делали. Вестник - это голос демона.

- Чего же ты пожелал? - я снова ухватила коготь.

- Жизнь сына в обмен на душу. Хорошая сделка, особенно когда предмет торга нельзя взять в руки и потрогать. Душа, а есть ли она? В церкви я не был с момент смерти жены. В общем, думаю сильно меня ударили по башке, раз я согласился, и даже дополнительное условие не смутило.

- Какое? - коготь поддался на несколько миллиметров.

- Я должен быть найти того солдата, что вытащил из-за черты, вырезать любой орган и съесть. Вернее, всего лишь попробовать на вкус, - гробокопатель хмыкнул, - Вестник никогда не переоценивал человеческие возможности.

- Условие? - я нахмурилась, - Но это неправильно. Никаких условий, душа в обмен на желание.

- Где ж ты раньше-то была, честная моя. Мне предлагают убить пациента, а я должен оспаривать юридическую сторону сделки с нечистью? - я ощутила в нем застарелую горечь, - Долго там еще? - Веник шевельнул плечами. - Я, конечно, могу понять, что тебе нравиться ковыряться в крови, но мне уже надоело языком чесать. Оставь, само выйдет, как любое другое дерьмо.

- Минута, не больше, - пообещала я, и снова взялась за обломок, - Ты выполнил условие?

- О да, - проговорил гробокопатель, так, словно эти воспоминания до сих пор доставляли ему удовольствие, - Нашел, напоил, привел к себе, тот даже ничего не заподозрил. Наверное, есть что-то интерсное в том, чтобы бухать с тем, кому еще недавно рыло чистил, - мышцы на спине Веника напряглись, - У меня была квартира... там я и вырезал у него печень, прямо на кухне. Привязал к батарее, вставил кляп и... Кстати, печень пьющего человека - страшная гадость, не ешь.

- Не буду, - пообещала я, сжала пальцы и дернула, вытаскивая обломок когтя.

- Так я и стал падальщиком. Ничего романтичного. Как всегда одна грязь.

Я вылила на спину остатки воды и встала:

- Повязку бы наложить.

- Еще предложи зеленкой помазать, - Веник поднялся мягким смазанным движением.

- Что не так? - прямо спросила я, гладя в его лицо, сейчас без повязки оно казалось гротескно уродливым, - Я же чувствую запах обмана, запах злости. Ты выполнил условие, пусть кто-то и ставил эксперимент, пытаясь нащупать взаимосвязь между поступком и той тварью, которой станет человек, что с того? У истории нет сослагательного наклонения. Или ты задаешься вопросом кем бы стал, не убив солдата? Падальщиком? Или свааром? Подвием? Не так грязно, но суть от этого не меняется.

- Кто-то? А ты не знаешь кто? - он усмехнулся, - И кого уговариваешь? Меня или себя? Мне давно плевать на это. Я падальщик и научился жить по новым правилам. Многих убил, и многих сожрал, зачастую это были разные люди. И убью еще больше, когда игроки сбросят карты, и сдающий перемешает колоду, так что оставь сожаления, у меня от них изжога.

- Тогда в чем дело? - продолжала допытываться я, - В чем подвох? Твой сын жив?

- Не задавай глупых вопросов, - он по-хозяйски положил мне руку на талию, - Ты его видела.

- Видела, - согласилась я, вспомнила Марика, что учился в filli de terra, и тут же поняла. Догадка было скользкой, противной, как пиявка она имела солоноватый привкус, привкус обмана.

- Поняла, наконец, - оно притянул меня к себе, с интересом вглядываясь в лицо, - Со мной они могли делать все, что угодно, - он провел пальцем от запястья до плеча, коснулся ключицы, - Я предполагал, что об меня вытрут ноги. И вытрут не раз. Мой сын поправился, но стал падальщиком. Не заложником. А урожденным, так что это даже повышение. Вестник не сказал об этом ни слова. Ни звука! Ни намека! Марк должен был остаться человеком.

- Мне жаль, - снова повторила я.

- Я же сказал, не стоит, - он дернул головой, - Будь это иначе, я бы нашел способ вернуться, взять хотя бы песок Простого, стал бы человеком, но - он склонился к моему лицу, - Я не могу решать за него ... Ольга, - позвал гробокопатель.