Хруст смешался с визгом, очень похожим на ход несмазанных дверных петель. Веник выдрал часть сустава с крюком, понюхал и отбросил. Охромевшая тварь вместо того, чтобы собрать конечности, забиться в какую-нибудь нору, зализать раны и оплакать потерю, бросилась на гробокопателя с раззявленной пастью. Веник легко ушел с ее пути, пропустил вперед и с разворота пнул, заставляя крючника влететь в кущу щебня и битого стекла. С кучи мусора, оставленного временем, свалилась деревяшка, похожая на резной обломок картинной рамы. Я внутренне сжалась, приготовившись в волне криков, боли и отчаяния. Но к ней нельзя было подготовиться.

Дивный ожил, заговорил, закричал, запел, струны заплакали. Мертвые закричали, улицы вспыхнули россыпью натянутых голубых нитей, в голове билось отчаяние и картинки того, как гибло все, как умирали на этих улицах люди, нелюди, Великие...

Крюк впился в бедро, и боль прошлого смешалась с болью настоящего. Я упала на колено... А стежка продолжала звенеть, рассыпаясь на множество жалящих нот и всполохов. Крючник дернул конечностью, и я поняла, что уже давно кричу, что скользкими от крови руками пытаюсь вытащить крюк. Он был холодным, словно кусок мяса из холодильника. Деревяшка скатилась с кучи и остановилась. Струны издали последний аккорд стали затихать.

Второй крюк полетел мне в голову, я видела, как он отделяется от тела, как короткая шерсть, под которой перекатываются мышцы, топорщится... Боль отступила всего лишь на миллиметр, меньше чем на миллиметр, и я выставила руки, чувствуя, как коготь входит в предплечье. Тварь завизжала у самого лица раскрывая и закрывая вонючую пасть. И не просто завизжала, забилась в конвульсиях, когда Веник, вспоров когтями шкуру, запустил руку в ее нутро, разрывая сосуды, вспарывая мышцы и ломая кости.

На самом деле это трудно, тело не состоит из пустот. В него очень трудно запустить что-то кроме ножа. И когда в фильмах разные вурдалаки одним ударом пробивали грудину и вытаскивали сердце, легкие, почки, печень, не важно, где они находятся, достают их всегда из груди, меня пробивал хохот. А потом пот. Ровно с того момента, как я увидела, что такое на самом деле возможно. Попробуйте с размаху вогнать пальцы в кучу песка, получите незабываемые ощущения. Реальность такова, что плоть не расступается даже перед самыми острыми когтями, она трещит и рвется, она кровоточит, она конвульсирует. Чтобы просунуть внутрь руку нужно покрошить внутренности на куски, запустить ножи бленкера и нажать на пуск. Веник сжимал и разжимал пальцы, взрезая плоть, рывок за рывком погружаясь в его тело. Крючник визжал, стежка наполненная чужой болью затихла.

Самый первый колобок, столкнувшийся с падальщиком, уже лишился конечностей и теперь лежал на куче битых камней, открывая и закрывая пасть. Веник не добил его, поспешил ко мне. И я это не забуду. Внутри крючника, что-то с хрустом сломалось. Похожий звук я слышала, когда соседская машина сбила собаку, что жила во дворе. Ничейная дворняга, которой скармливали объедки, а она махала хвостом. В тот день объедки вынесла я, а сосед ее не заметил. Собачьи кости хрустели так же.

Колобки были животными, как та дворняга, звери на инстинктах без зачатков разума.

Еще один крючник расхохотался, расправляя лапы. Я выдернула подергивающийся крюк из руки. Вскрикнула, когда тварь инстинктивно попыталась втянуть второй вместе с частью моего бедра. Чтобы его вытащить пришлось залезть в рану пальцами...

Еще два камня скатились с кучи валунов, защелкали конечности. Подергивающаяся шаровидное тело замерло. Веник отбросил умирающую тварь. Ее агония не имела особого вкуса, пресная почти безэмоциональная. Твари, в сущности, было все равно, у нее не было осознанного желания жить, она не понимала ее ценности, у нее был лишь инстинкт, а он напоминал по вкусу пропаренный рис без специй, есть можно - насладиться вкусом нет.

Бедро тюкало болью, я неуклюже поднялась. Веник уклонился от очередного крюка. Крючники хохотали. Их было легко убивать, но уже с десяток колобков оживал, отделившись от кучи, которую я приняла за развалины дома.

- Уходим! - закричал Веник, - Они задавят нас числом.

Я развернулась и встретилась взглядом с яркими голубыми глазами маховика, он шел по улице, размеренно махая руками и ногами. Целеустремленно шел, словно машина.

- Веник! - закричала я, прижимаясь спиной к падальщику.

- О, твои новые друзья вернулись. Видимо, недалеко ушли, - я почувствовала прикосновение к плечам, - Может, попросишь их поиграть в футбол?

- Мы не успеем, - я оглянулась на оставленную за чашами фонтана улицу, с той стороны к нам шел еще один маховик.

Веник перехватил еще один крюк и вместо того чтобы отбросить, наоборот дернул на себя, выворачивая конечность из сустава, и впечатал в зубастую пасть колено, не давая ей раскрыться. Крючник подавился хохотом.

- Бери свое невидимое лезвие! - рявкнул мне падальщик, - Порежь этих тварей на салат!

Здравая идея, первая здравая идея с момента нашего появления здесь. Я закрыла глаза, всего на миг, всеми чувствами потянувшись к стежке, по которой мы пришли. Она была похожа на переваренную макаронину, безвольная слабая, она не ложилась в руки, она падала из них. Зато вокруг были другие. Яркие, четкие, словно росчерки пера, повисшие в воздухе. Они дрожали и гудели, словно высоковольтные линии.

- Ольга, - зарычал Веник, за миг до того как меня сбили с ног.

Я ударилась о чашу фонтана, вскрикнула, бедро дернуло болью, на пропитанную кровью штанину налип мусор и листья. Каждый камешек, каждая попавшая в рану песчинка показалась мне острым булыжником. Как же не вовремя Дивный отобрал у Великой величие. Плечо начало неметь.

Ударивший меня под колени крючник расправил суставчатые конечности.

Веник стоял на четвереньках, а над ним возвышался успевший присоединиться к вечеринке маховик. Сам удар, заставивший гробокопателя упасть, я пропустила, теперь тварь давила падальщику громадной лапой на спину, словно желая впечатать в землю. Подкатившийся колобок запустил крюк падальщику в икру.

Удовлетворение твари смешивалось со злостью Веника, приправленной щепотью осознания, что все скоро закончится. Не сейчас, так потом, но конец у всех один. Не покорность, а констатация факта.

- Не надо, - попросила я, гладя в горящие глаза маховика, - Отпусти его! - и закричала, - Слышишь ты? Отпусти!

До последнего я надеялась, что он меня послушает. Он не был мне врагом, я знала это, но этого было достаточно для того чтобы не убить меня, но мало чтобы отпустить Веника.

Гробокопатель тратил все силы на то, чтобы не дать твари себя прихлопнуть, раздавить как муху, вены на руках и лице вздулись, черная повязка сбилась и сидела криво.

Я не выдержала, знала, что совершаю ошибку, но все рано сделала. Ухватилась за светящееся перекрестье натянутых стежек. Ухватилась не руками, а разумом. Знаете, та нить перехода в Заячьем холме, что сняла голову старшей ведьме, больше всего напоминала кнут. Переплетение сияющих нитей в Дивном походило на путаницу веревок на колокольне. Упорядоченную путаницу, тронешь один, и зазвонит сразу десяток.