«Чтобы ты не мучила меня вопросами».

«Значит, вы с ней трахались? »

«Какая разница? Мы с ней не виделись почти четыре года. Когда ты трахаешься с кем попало, я не устраиваю истерик».

«Зачем ты мне грубишь? Уходи. Я не хочу с тобой говорить».

Я не знал, что делать. При всех недостатках Молчуньи я к ней привык, и назревающий разрыв застал меня врасплох.

«Извини», – попробовал оправдаться я.

«Уходи. И вот это забери, – она швырнула мне под ноги записку от Леси. – Не хочу с тобой разговаривать. Дрочи теперь на эту бумажку».

Она залезла обратно под броневик, а я стоял и обдумывал, как быть дальше.

– А какого вообще дьявола? – шепнул я, чувствуя, как обида во мне переплавляется в злость. – Да пошла ты к черту!

Я поднял записку и двинулся к океану. Мне хотелось поскорее оставить за спиной обиды и неудачи прошедших суток, я спешил остаться наедине с прибоем и с ветром, чтобы только с ними поделиться содержанием Леськиного послания. Забравшись в скалы недалеко от мыса, где жил Долговязый, я отдышался и только после этого развернул записку.

На старом, затертом и исчерканном листе было написано тонким Леськиным почерком: «Рома, я без тебя очень скучаю. Я поняла, что была не права, отговаривая тебя от поступления в учебку охотников. У каждого свой путь, я это только теперь осознала. Но если у тебя будет возможность соединить свой путь с моим, подумай, прежде чем упустить ее. Сегодня я узнала, что меня направляют на плавучую станцию „Тапробани“, она дрейфует в пятистах милях к югу от Шри-Ланки. Если будешь в Индийском океане, дай о себе знать. Я люблю тебя так же, как раньше. Леся».

Я перевернул записку и увидел набросанную рукой Жаба декомпрессионную таблицу.

Похоже, этот истрепанный лист был вознаграждением за все пережитые мной несчастья.

В одиннадцать часов тягач подогнал к ресторанчику фургон Артура, и мы с Пасом решили купить съестного для Викинга. Таскать еду с камбуза было глупо, поскольку сразу бы нашлись страдающие повышенным любопытством, а в деньгах недостатка мы теперь не испытывали. Понятное дело, что про чудесное обретение декомпрессионной таблицы я приятелю не сказал, подыскивая удачный момент, чтобы это выглядело наиболее эффектно. Пока фургон разгружался, мы решили проведать Викинга и попытаться выяснить его планы.

Дойдя до рощи, Пас крикнул:

– Это мы с Копухой!

Мелкие птицы поднялись с верхушек деревьев и закружили в выгоревшем от солнца небе. Нам никто не ответил.

– Похоже, старая акула сменила дислокацию, – произнес я. – Причем не посоветовавшись с нами.

– Как бы он нас не подставил, – нахмурился Пас. Я не особенно удивился, когда в центре рощи мы никого не нашли.

– На острове не так много мест, где можно спрятаться, – заметил Пас.

На самом деле таких мест было пять – музей, свалка старой техники в автопарке, старый химпост, откуда съехали биологи, дальний мыс с дюнами и мыс, на котором жил Долговязый. Про первые три шхеры надо было знать заранее, так что они отпадали, на мысу у Долговязого гражданские поднимут тревогу, если встретят незнакомца, а вот про дюны мы рассказали Викингу сами.

– Он на дальнем мысу, – Пас пришел к тем же выводам.

– Барракуда его дери! – разозлился я. – Мало нам своих проблем?

– Не горячись, – сказал Пас. – Больше всего проблем всегда возникает перед серьезными переменами к лучшему.

– Философ, – отмахнулся я. – Ладно, надо перекусить, взять жратвы для Викинга и идти в дюны.

Проходя мимо стадиона, мы увидели Рипли – она выделывала немыслимые вещи на турнике, выгоняя из организма остатки задержавшегося там за последние месяцы алкоголя. Рядом стоял портативный приемник со спутниковой антенной.

– Капканы ее вылечили немного, – улыбнулся Пас. – Моя рука не зря пострадала.

– Да уж, это сработало лучше сушеной торпеды.

Спрыгнув на землю, Рипли поманила нас. Мы спустились к турнику, и я невольно прислушался к приемнику. Диктор говорил по-английски о новом проекте суборбитальных пассажирских линий.

– Куда направляетесь? – спросила Рипли.

– В кабак.

– Денежки завелись?

– Мне мама прислала часть выплат за орден, – заявил Пас.

– Везет. Надо будет тоже при случае высунуть задницу под ракетный обстрел.

Мы посмеялись.

– Ладно, валите, – сказала Рипли. – Не мешайте заниматься. И не напивайтесь.

– Нам нельзя, – улыбнулся Пас. – Жаб велел готовиться к зачетам по специальности.

Внезапно выпуск новостей прервался фанфарами Глобального Эфира, и были названы частоты для сообщений на разных языках. Рипли вытерла вспотевшие ладони о брюки и переключила приемник на русский.

– Экстренный выпуск Глобального Эфира, – объявил диктор. – Тридцать минут назад на пересечении двадцать девятого градуса южной широты с девяностым градусом западной долготы австралийский транспортник «Гранд» был атакован глубинной торпедой. Из ста двадцати находившихся на борту человек выжить удалось двадцати, среди них капитан корабля. По данным спутникового слежения, за несколько минут до катастрофы дежурный акустик засек выход с большой глубины двух автономных торпед класса «ГАТ-120». Одна из них поразила корабль в днище и расколола его надвое. Капитан сообщает, что вторая торпеда вышла на поверхность и некоторое время наблюдалась визуально, но, когда отметила точное поражение цели, снова ушла в глубину. Комиссия Безопасности Мореплавания и главный штаб подводной охоты призывают судокомпании воспользоваться услугами подготовленных отрядов охотников. В противном случае страховые компании будут вынуждены заморозить выплаты до сообщения об уничтожении второй торпеды.

Мы с Пасом испуганно переглянулись. У меня мелькнула мысль, что наша сушеная торпеда вдруг ожила и потопила транспортник в Индийском океане. Бред, конечно.

– Началось, – сощурилась Рипли. – Все-таки Жаб был прав, эта тварь снова себя проявила. Точно как в прошлый раз, но тогда торпеды ударили тройкой.

– О чем ты? – я решил по горячим следам выведать максимум информации.

Рипли посмотрела на меня в упор.

– Я надеялась, что не придется вводить вас в курс этого дела. Хотелось верить, что Жаб просто чокнулся на своей старой теории, и не более того. Ладно. Если коротко, то много лет назад Жаб предположил, что в Индийском океане прячется некая особенная тварь, не указанная в каталоге Вершинского. Не мелочь, вроде мин и торпед, а сконструированная в единственном экземпляре донная пусковая платформа, огромная и тяжеловооруженная, с функциями глубоко эшелонированной самообороны. Мало того, Жаб был уверен, что платформа, которую мы между собой прозвали Поганкой, умеет передвигаться по дну, а возможно, даже всплывать на поверхность. Сначала мы посмеивались над ним, но потом эта теория косвенно подтвердилась – Поганка потопила транспортник одной из трех выпущенных торпед. А чуть позже платформа чуть не убила одного парня из нашей команды. Он умел сносно рисовать и изобразил эту тварь на бумаге. По всем статьям это «Марина», но невероятно огромная. Вместо четырех пусковых шахт у нее их восемь, да и других модернизаций немало. Например, она вооружена ультразвуковыми орудиями принципиально нового типа. Короче, увидев рисунок, Жаб окончательно свихнулся и уговорил нас охотиться на Поганку. Однажды акустик нашей базы засек ее, мы впятером надели сверхглубинные аппараты и решили задать ей жару. Честно говоря, мне не очень хочется вспоминать эту драку, но после нее Жаб обрел свой нынешний пупырчатый вид от ультразвукового удара, Викинг и Бак погибли, я чуть не лопнула от декомпрессии и была списана на камбуз, а Долговязый попал под удар сверхглубинной мины и получил компрессионный перелом нескольких позвонков. До сих пор у него внутри так все болит, что приходится жить на джине вместо воды.