«Так не пойдет, — сказал Док мне и Джину. — Эти парни просто катастрофа, а я управляю частной компанией, а не Красным Крестом. Я не подписывался восстанавливать города после бомбежки. Я не спасаю людей. Вы должны внести изменения». Тем не менее мы с Джином цеплялись за нашу концепцию об оригинальном квартете. «Вы уже дали этим ребятам на три года больше, чем надо бы», — сказал Док.

Мы решили отправиться на прощальные гастроли в Азию в начале 2001 года. Эйс был в деле. Я лично предложил Питеру миллион долларов, чтобы он отыграл с нами восемь концертов в Японии в марте 2001-го. Он принял гениальное деловое решение — отказался.

«Питер, — сказал я ему, — я хочу, чтобы ты понял: либо ты получаешь миллион долларов, либо остаешься ни с чем, и поезд уходит без тебя». Он не изменил своего решения. В очередной раз перечить мне было для него важнее, чем получить семизначную сумму. Тогда я предупредил его, что позвоню Эрику Сингеру.

«Поклонники вам этого не простят, — сказала Джиджи, которая потом стала женой Питера. — Питер самый талантливый в группе».

Я просто сказал: «Хорошо».

Я был верен своему слову и позвонил Эрику Сингеру. К удивлению Питера, тур продолжился. Эрик носил макияж Кота. Тогда стало ясно, что идея с четырьмя оригинальными персонажами с самого начала была ошибкой, и мы не собираемся наступать на те же грабли. Кот, Демон, Инопланетянин и Звездный Мальчик были гораздо важнее Питера, Джина, Эйса и Пола. Никто в KISS не является незаменимым, это относится и ко мне. Во всем мире люди могут узнать по фотографии группу KISS, не зная при этом никого по имени. Значит, так тому и быть.

Перед нашей поездкой в Японию Джин и Эйс собрались вместе с Эриком в Лос-Анджелесе, чтобы порепетировать. Играть без Питера было настоящим освобождением, словно глоток свежего воздуха. Питер вел себя маргинально с самого начала воссоединения, и с тех пор его игра только ухудшалась. Его барабанные соло были посмешищем. А Эрик ненавидел барабанные соло. Такие вещи говорят все, что нужно знать об Эрике.

Без Питера наш музыкальный стандарт быстро пошел в гору. Даже Эйс начал наматывать упущенное, когда играл вместе с Эриком. Несмотря на это, я не был уверен, какой будет реакция фанатов. То же самое сомнение я испытывал много лет назад, когда мы сняли грим. Оказалось, что фанатам, похоже, было все равно. Никто не обвинял нас в жульничестве с подменой. На каждом шоу мы представляли Эрика по имени, и он получал в награду аплодисменты, которые по праву заслуживал за свою игру. Никто не заставлял людей под дулом пистолета идти покупать билеты, и все же посещаемость была такой же большой. Оказалось, что мы без причины волновались из-за этой концепции, которую сами себе навязали. На деле в этом не было никакой необходимости.

Мало кто скучал по Питеру, и Эйс в том числе. «Я не хочу, чтобы об этом услышал Питер, но я рад, что его здесь нет, — сказал Эйс однажды вечером. — С ним я постоянно был как на иголках, теперь мне гораздо веселее». Когда Эрик вернулся в группу, Эйс снова начал общаться со всеми нами. Эрик нравился ему со всех сторон, и он обожал играть с ним. Мы снова начали устраивать групповые обеды и проводили время вместе в Японии и Австралии, где в апреле 2001 года провели концерты. Все складывалось как нельзя лучше. Что касается игры Эйса, то так хорошо он не выступал с 1996 года. Атмосфера была великолепной вплоть до последнего шоу в Австралии 13 апреля. Тот вечер выдался особенно тяжелым, и в некотором отношении Эйс уже никогда не был прежним после того концерта. После этого планировалось провести прощальное турне по Европе, но мы никак не могли уговорить Эйса. Он сначала соглашался, а через некоторое время менял свое мнение. В конце концов он полностью исчез с радаров. Никто не мог с ним связаться, даже его адвокат.

После он заявился на встречу, чтобы обсудить еще одно предложение из Европы, и выглядел невероятно исхудавшим. На протяжении многих лет он имел тенденцию то набирать вес, то становиться очень худым — в зависимости от того, какие вещества принимал в тот момент. Но теперь он выглядел так, будто вот-вот умрет. Он явно был не в себе. «Боже мой, Эйс, как ты стал таким худым?» «Йога», — пробормотал он.

Мы так и не провели европейское турне.

После отмены прощального турне по Европе у меня освободилось время, которое я считал необходимым потратить на то, чтобы помочь Эвану пережить тяжелые потрясения, ожидавшие его. Настала пора решить проблему, которая маячила передо мной целый год, — пришло время развестись с Пэм. С моей точки зрения, мы несли равную ответственность за произошедшее. Мы выбрали друг друга, и с самого начала редко удовлетворяли наши потребности и ожидания. Похоже, нам следовало выбирать получше. Пэм была красивой женщиной, которая была эмоционально закрыта для меня. Знакомая история. Меня из раза в раз тянуло к вызову в поисках одобрения там, где его не дадут, независимо от того, что я делал или не делал. Что касается Пэм, я знаю, что она чувствовала себя незначительной в тени моего успеха, хотя я уверен, что она надеялась на противоположный эффект. Все это было бесполезно и бессмысленно. Мы усвоили урок. Судьба свела нас вместе, чтобы мы родили на свет необыкновенного ребенка, а затем воспитали его, уберегая от боли нашего развода и жизни порознь.

Мы блестяще добились этой цели, я всегда буду благодарен Пэм за то, что она стремилась сделать это нашим приоритетом. Однако я понятия не имел, насколько больно это будет. Пэм и я сидели за обеденным столом с Эваном, которому было шесть лет, и я объяснял ему, что мама с папой больше не будут вместе: «Мы по-прежнему твои мама и папа, мы любим тебя и всегда будем рядом, но мы не будем жить вместе». Он разрыдался. Я сказал ему, что да, это ужасно и что папа тоже плакал. Я никогда не пытался преуменьшить его чувства. Я пытался признать боль и разделить ее.

Как ни странно, во время наших периодических расставаний с Пэм мы строили дом. Я нашел впечатляющий объект недвижимости в Беверли-Хиллз с открытым видом на океан. К тому времени, когда все бюрократические вопросы были урегулированы, планы разработаны и одобрены городом, стоимость строительства рассчитана, и когда фактически были завершены все приготовления, наш брак вступил в кризис. Но к этому моменту работа была в самом разгаре, и разумнее всего было ее продолжить. Во время нашего развода дом выглядел законченным снаружи, но это была просто оболочка — такая же недостроенная, как и наши отношения.

Когда мы с Пэм начали процесс развода, меня ошеломило, что человек, которого я видел в качестве партнера, теперь воспринимает меня своим врагом. Я верил в Пэм из-за того, что она сказала мне много лет назад о том, что ей ничего не нужно, если у нас ничего с ней выйдет. Поскольку я не думал, что у нас все могло пойти по типичному голливудскому сценарию, то нанял очень вежливого и разумного адвоката.

Но затем я обнаружил, что сижу в конференц-зале лицом к лицу с ней, ее адвокатом и ее консультантом по судебно-бухгалтерской экспертизе, чувствуя, что мне делают операцию без анестезии. Наконец я произнес: «Должно быть, здесь какое-то недоразумение, потому что Пэм никогда не согласится на то, что вы предлагаете». Пэм посмотрела на меня и сказала: «Они все говорят правильно. Это бизнес». У меня отвисла челюсть. Мои мысли вернулись к неподписанному брачному соглашению и заявлению Пэм, что на ее родине слово — это закон. По всей видимости, теперь она была из Беверли-Хиллз, места, где слова и узы быстро теряют силу. Эван никогда не был проблемой. Он был моим сыном на сто процентов, и я без колебаний оплатил бы все расходы, связанные с ним. Кроме того, я предложил Пэм дом на два миллиона долларов и заверил ее, что буду оплачивать расходы в течение пяти лет и финансировать любые занятия, на которые она, возможно, захочет записать нашего сына, чтобы подготовить его к будущему. Конечно, я не ожидал, что она ничего не захочет. Но я был шокирован, когда на вопрос моего посредника она сказала: «Хочу, чтобы у меня было то же, что есть у него».