Никки сидела в первом ряду с остальными кандидатами и, увидев жест Пилар, обернулась и тоже помахала мне.

Я помахала в ответ.

После того как представили Пилар и новый состав приемной комиссии, настало время объявить кандидатов. Лали взяла список имен.

– Рада вам представить наших кандидатов на вступление в Лигу избранных Уиллоу-Крика.

Услышав свое имя, каждая женщина вставала, чтобы вежливо или нервно улыбнуться. Когда настала очередь Никки, она поднялась, обернулась и помахала публике, как участница конкурса красоты. Ей достались самые бурные аплодисменты из всех кандидатов.

Потом мы втроем вернулись во дворец. Говард ждал нас:

– Как все прошло?

– Я им понравилась! – восторженно воскликнула Никки.

Он поднял ее и закружил:

– Я знал, что так и будет, куколка.

Опустив ее, он повел нас на кухню. Какая разница, что он там делает неправильно, какое это имеет значение. Особенно после того, как он так помог мне.

Говард принес бутылку шампанского:

– Я начал было смешивать для вас коктейль, но потом подумал: нет уж, леди будут пить шампанское.

Быть может, Говард Граут становится настоящим джентльменом?

Под наши радостные выкрики он открыл бутылку, разлил шампанское по бокалам и чокнулся с Никки, а потом сказал:

– Оставляю вас праздновать одних, дорогие дамы.

Он пошел к выходу, но Никки бросилась за ним.

– Я люблю тебя, Гови. – И она поцеловала его в губы, что было самым вульгарным проявлением любви на публике, какое мне довелось видеть. Я даже прослезилась.

– За Никки, – сказала я, когда она вернулась, – и Пилар.

Мы чокнулись, и Никки засмеялась.

– Мне кажется, что Лига избранных никогда уже не будет прежней!

Стоял ясный июньский день с ослепительно голубым небом. Мои планы на будущее были окончательно определены, и в тот же день Сойер Джексон вернулся в мою жизнь.

Я присутствовала на церемонии открытия проекта, и митинг теперь проводился не в знак протеста, а в поддержку строительства. Присутствовали журналисты, а также сенаторы и конгрессмены. Это должно было стать самым большим внебюджетным проектом по строительству недорогого жилья в штате. Атмосфера была праздничная, звучали речи и музыка, а когда состоялась закладка символического камня, все воодушевленно зааплодировали.

Когда все речи были произнесены, а строительство освятили, толпа стала рассасываться. Направляясь к ждавшим меня Говарду и Никки, я увидела Его.

Сойер прислонился к своей ужасной машине, скрестив ноги и сложив руки на груди, глаза его прятались за стеклами темных очков. Он выглядел таким же опасным, каким я его запомнила.

Когда я подошла ближе, он снял очки и зацепил их за ворот черной футболки:

– Фреди.

Я бы хотела сказать, что совершенно ничего не почувствовала. Конечно, я хотела объяснить, почему была так нелюбезна с ним, но это не значило, что я готова испытать все те сильные чувства, которые он у меня вызывал. Но в этом-то и было дело. Сойер Джексон воплощал все, чего я не должна была желать, но – какая досада – больше всего желала.

Я почувствовала знакомое, абсолютно неподобающее волнение при виде этого высокого темноволосого ковбоя Мальборо, и было бы очень просто пробежать оставшиеся несколько шагов по неровной земле и броситься ему на шею. Но не забывайте, что речь идет обо мне.

– Как дела? – спросил он.

– Как никогда хорошо. А еще лучше после того, как все твои протестанты одобрили новый проект.

Сойер все еще стоял, прислонившись к машине, и, казалось, обдумывал мой ответ:

– Так, значит, ты слышала о том, что я принимал участие в акциях протеста?

– Да, Никки говорила.

– Поля для гольфа, особняки и шикарные авто разрушили бы атмосферу района. – Он мимолетно улыбнулся. – Я слышал о том, что стало... с твоими деньгами и землей. Никки рассказала мне.

– Ох уж эта болтушка Никки. – Правда, теперь мне не нужно было объяснять все самой. – Но... – я проглотила подступивший к горлу ком, – это не оправдание для моей грубости.

На его лице снова появилась усмешка.

– Мы опять вернулись к официальному тону?

Я вспомнила большой прием у Никки – тогда он впервые сказал это.

– Мы никогда и не переходили на другой тон.

От этого мы оба засмеялись.

Никки поспешно подошла к нам:

– Сойер, ты не мог бы вместо нас подвезти Фреди?

– Никки!

Ее щеки разрумянились, а глаза горели от возбуждения:

– Мне очень жаль...

Надо заметить, вид у нее был ни о чем не сожалеющий.

– ...Но я только что вспомнила, что нам с Говардом надо ехать в... Сан-Антонио.

– По пути вы можете завезти меня.

– М-м... нам надо ехать прямо сейчас. Без остановок. Прости! – И она убежала.

Единственным оставшимся вариантом было попросить кого-нибудь из строителей отвезти меня домой. Все остальные уже уехали.

– Несколько прозрачно, не находишь? – спросила я.

Сойер поднял руку, как бойскаут, которым, как мы знаем, он никогда не был.

– Я здесь ни при чем.

– Могу поспорить. – Но я все-таки села в машину.

Он молча несся по улицам, и должна признаться, что, когда мы приехали, я пригласила его зайти. Я не имела в виду ничего такого, правда.

– Хочешь чаю? – спросила я. Сойер огляделся по сторонам:

– Где Кика?

Я рассказала ему о том, как моя горничная отправилась покорять телевидение и Дона Хуана де Танго. Он прошел за мной на кухню, и если ему это и показалось странным, он ничего не сказал. Я была весьма горда собой, когда поставила кипятить чайник, а Сойер тем временем рассказывал мне о путешествиях, музеях, о том, как потерял себя ради искусства.

Я бы тоже могла рассказать ему о том, как можно потерять себя ради того, чтобы избавиться от воспоминаний, но не стала – не потому, что от старых привычек трудно избавиться, – просто я не доверяла себе. Когда речь заходила обо мне и Сойере Джексоне, я, кажется, никогда не поступала как надо.

Я заварила чай, положила сахар. Когда я обернулась, на его лице было написано любопытство.

– Фреди, что происходит?

Вот так вот просто, как в кино. Я почувствовала легкую дрожь, что было очень плохим знаком. Сойер не отступал: