– Да, конечно, я совершил ошибку, к тому же так подвел своих друзей братьев Достоевских, но я совершенно не хотел оскорблять Россию, я горжусь, что я сын России, я намерен был, напротив, убедить поляков не гордиться «своими преимуществами, своей опередившей нас цивилизацией», может быть, что я недостаточно полно и выразительно эти мысли сформулировал, не досказал то, что хотел…

– Все это может быть, но зачем же печатать то, что еще не созрело, зачем печатать еще такую невысказанную мысль. Впечатление от статьи не могло быть иным, сегодня подобные вещи не могут быть терпимы. Умы в волнении, народ раздражен до крайности, правительство озадачено и в растерянности… Как же тут не быть крайне осторожным в печатном слове?

– Самое странное, Александр Васильевич, что некоторые считают меня не русским, это приводило меня в страшное отчаяние.

– Да! – воскликнул Александр Васильевич. – Знаете ли вы, Николай Николаевич, от кого я услышал о существовании вашей статьи? От поляка, который объявил мне о ней с некоторого рода торжеством и радостью.

– Не знаю, что делать мне теперь…

– Власть оставила вас в покое, пусть остынет неприязненное впечатление от вашей статьи, а потом уж объяснитесь, что совершили ошибку, напечатав статью, а главное – объяснитесь с самим собой, сделайте выводы, тут уж я заговорил как профессор, читавший лекции и давший какие-то задания своим ученикам. Сознание собственной ошибки есть тоже несчастие, и гораздо иногда большее, чем другие несчастия, именно потому, что это наша ошибка. Но и его надобно снести великодушно, как все прочее…

В сентябре 1863 года Юрий Самарин закончил три статьи, посвященные польскому вопросу и другим злободневным вопросам, и послал их в журнал Ивана Аксакова «День». 7 сентября 1863 года была опубликована его статья «По поводу мнения «Русского вестника» о занятиях философией, о народных началах и об отношении их к цивилизации», которой включился в обсуждение общих вопросов. Стоило России в эпоху Крымской войны объявить национальную политику на Востоке, как вся Европа обрушилась на нее, нарушив политику дипломатического равновесия равновесия, а Польша – передовая дружина латинства в Восточной Европе. В следующей статье «Современный объем польского вопроса», опубликованной в «Дне» 21 сентября, Юрий Самарин глубоко и четко сформулировал причины трагического конфликта, возникшего между Россией и Польшей: Польша – государство самостоятельное со своими традициями, поляки – славянский народ, имеющий свой язык и свой народный быт, но Польское государство погубило себя как носитель воинствующих начал католичества, пожертвовав своими национальными интересами ради неестественной борьбы с остальным славянским миром, в этом трагизм истории Польши. «Во имя своей народности, – писал Самарин, – она требует для себя политического господства над другими, равноправными с нею народностями и оправдывает это притязание обетом – служить просветительному началу, которое сгубило и губит ее внутреннюю жизнь». О полном отделении Польши от России не может быть и речи: Польша не справится со своими проблемами.

Разваливалась так хорошо задуманная польская администрация в Варшаве. Маркиз Велепольский, предчувствуя свою неудачу сдержать революционный порыв поляков, тем более что трое поляков гражданской администрации решили экспроприировать Главное казначейство царства Польского, а эти чиновники были в его подчинении, подал в отставку, сослался на болезни и необходимость заграничного лечения. Великий князь Константин Николаевич и Александр Второй не сразу решились дать эту отставку, но суть дела в том, что польская администрация не сулила ничего хорошего Российскому государству, а потому и отставка была принята: Велепольский с семьей через Дрезден отбыл в Швейцарию.

Помощником наместника великого князя Константина Николаевича был назначен генерал Федор Федорович Берг, круто взявшийся руководить войсками в борьбе против мятежников. Ослабела и рука великого князя Константина Николаевича – он утратил интерес к польскому делу.

Дмитрий Милютин сопровождал Александра Второго в поездке в Финляндию, присутствовал при торжественном приеме императора всем финским народом, ожидавшим от русского престола возобновления полной автономии, которая была предоставлена еще Александром Первым. Посещение императора в Финляндию долго готовилось, предполагалось в ближайшее время открытие Финляндского сейма, а накануне этого замечательного события император примет парад войск, размещенных в Финляндии.

Александр Второй прибыл в Кронштадт вместе с приближенными, разместились на яхте «Штандарт» и в сопровождении фрегата «Олаф» направились в Гельсингфорс. Дмитрий Милютин подробно описывает пребывание императора в Финляндии, наблюдал за военными маневрами стрелкового батальона, принимал смотр войск, побывал на островах, где разместились русские батальоны, принимал участие в бале, устроенном финскими властями.

Император сделал серьезный вывод из этой поездки, предоставив финскому языку право быть одним из государственных языков. До сих пор господствовал только шведский язык, шведы всячески подавляли финский язык. «Финская национальность находилась под таким гнетом, – вспоминал Дмитрий Милютин, – что в 1850 году последовало строгое запрещение печатать на финском языке какие-либо книги, за исключением лишь касающихся религии и земледелия. Только с восшествием на престол императора Александра II, правительство наше наконец поняло, как ошибочно было опираться на господствующий класс, тяготевший к скандинавизму, и насколько была прочнее опора на массу простого финского народа, глубоко консервативного и враждебного шведскому влиянию… По этому поводу поднялась яростная полемика в газетах местных и шведских. Шведоманы осыпали своих противников-финоманов всякими клеветами, инсинуациями, выставляли их чуть не революционерами, тогда как в действительности было совсем наоборот: люди самых крайних мнений принадлежали именно к партии шведоманов. Новое Высочайшее повеление о равноправности обоих языков было торжеством для финоманов и тяжелым ударом для их противников.

Другой вопрос, решения которого давно уже домогались финляндцы, заключался в окончательном установлении в Финляндии отдельной и самостоятельной монетной системы…»

Александр Второй видел, что великий князь Константин Николаевич не справляется со своими задачами подавления Польского мятежа, слишком слаб противостоять им, тем более что и он сам был чересчур приветлив с поляками. Генерал Берг вполне показал себя боевым и дальновидным военным и администратором… Что еще нужно?

Торжественно открыв финляндский сейм, Александр Второй в своей речи высказал много благожелательных слов по адресу депутатов, сказал, что некоторые законы устарели, некоторые страдают неясностью и неопределенностью, необходимо работать над законодательством, «я хочу внести в этот проект еще более обширное право, чем то, что принадлежит ныне государственным чинам…».

Но главная проблема у Александра Второго только одна – Польша.

Муравьев, как только появился в Вильно, сразу понял, что и здесь, как в Петербурге, ничего хорошего для него нет, все шесть губерний охвачены пламенем восстания, правительственной власти нигде нет, войска лишь в городах, а леса и села в руках мятежников, русских людей почти не было, все гражданские должности заняты поляками. Вскоре Муравьев понял, что поляки не скрывают своих чувств, ненависти и презрения к русской власти, над Назимовым просто издевались, не выполняя его указаний. Беспрепятственно действовали вожди революционеров, вооружали, собирали подати на мятеж, и все это открыто, гласно для всего польского населения, лишь правительственные чиновники, преимущественно из поляков, с гордостью наблюдали за действиями мятежников. Попутно Муравьев побывал в Динабурге, поговорил с генералом Длотовским, дал ему указание навести порядок в городе и окрестностях, никаких уступок полякам, возомнившим, что они могут диктовать свою волю и требовать присоединения к независимой Польше всех Западных губерний России.