20.8 C. 43–44. …такой пламенный, что через вас девушки могут прыгать в ночь на Ивана Купала. —

Имеется в виду обычай прыгать через костер в ночь на Ивана Купалу (Иванов день) – народный языческий праздник в честь языческого бога Купалы; празднуется в период летнего солнцестояния (с более поздними наложениями христианских традиций, связанных с рождением 24 июня Иоанна Предтечи). В западноевропейских странах имеет аналогию – Вальпургиеву ночь. Праздник этот отражен литераторами – Гоголем, у которого есть повесть «Вечер накануне Ивана Купала» (1834); Гёте в «Фаусте» (сцены в 1-й части: «Вальпургиева ночь» и «Сон в Вальпургиеву ночь», и во 2-й части: «Классическая Вальпургиева ночь» (акт 2). Естественно, надо отметить и название пьесы Венедикта Ерофеева «Вальпургиева ночь, или Шаги командора».

20.9 C. 44. …крепленые красные вина? —

Крепленые красные вина – крепкие (16–18°) десертные вина из красного винограда, выдержанные в течение 3–5 лет; наиболее распространенными сортами в эпоху Венички были «Рубин» и различные кагоры.

20.10 Мой глупый земляк Солоухин зовет вас в лес соленые рыжики собирать. Да плюньте вы ему в его соленые рыжики! —

Владимир Солоухин (1924–1997) – советский писатель, выходец из Владимирской области (село Алепино), что позволяет Ерофееву, жившему во Владимире во время недолгой учебы во Владимирском педагогическом институте (1962–1963), иронически называть его своим земляком. Солоухин являлся автором чрезвычайно популярной в конце 1960-х гг. книги «Третья охота» (1967), где с любовью описываются различные народные увлечения: охота, рыбная ловля, сбор грибов (естественно, не соленых, а свежих):

«Эти заметки – не стихи, не поэма, не даже рассказ. Здесь надо бы говорить о грибах так: „Белый гриб – общеизвестный вид дикорастущих шляпочных грибов, плодовитые тела которых представляют ценнейший продукт питания, используемый во многих странах мира и особенно в Советском Союзе“, как пишет о них ученый человек Б. П. Васильков в своей книге „Белый гриб. Опыт монографии одного вида“. Или вот еще категоричнее: „Белый гриб – самый ценный из всех съедобных грибов“. Рыжики и маслята (по сути, одни из лучших грибов) невежественно и вульгарно пренебрегались нами. Березовики и подосиновики не удостаивались попасть в число избранных. Мы охотились исключительно за белыми, да и у тех отрезали одни шляпки. При этом жалко было не столько бросать плотный, тяжелый, как бы из свиного сала корень, сколько разрушать красоту одного из шедевров природы. Здесь, как и во всем. Пока смотришь отдельно на рыжик, кажется, не может быть гриба красивее его. Эта ядреность, эти темные кольцевые полосы по огненно-рыжему фону, эта хрустальная лужица в середине гриба. Есть грибы, которые срезать даже приятнее, чем срывать. Например, рыжики, маслята, опенки Когда срываешь масленок, или сыроежку, или даже рыжик, не приходит в голову понюхать его, втянуть в себя острый и тонкий аромат гриба, бог весть где найденный им в земле и собранный на хранение. И зря, что не приходит в голову, ибо очень душист масленок, прекрасно пахнет рыжик, благоухает опенок, поражает запахом шампиньон».

В 1960-е гг. Солоухин воспринимался не только как литератор, но и как идеолог русского национализма, что особенно важно в контексте данной главы. Отрицание Веничкой как западничества Петра Великого и Кибальчича, так и русофилии Солоухина логично, ибо герой поэмы постоянно «одинок и растерян». О Солоухине же и его соленых рыжиках весьма внятно написали современники:

«Сильно упрощая, идейных центров русизма [в 1960-е гг.] можно выделить три. Первый обозначается именем Владимира Солоухина, который в 60-е был неким антиподом Эренбурга (олицетворявшего полюс западничества в тогдашнем обществе) [второй и третий центры: Шукшин и русская классика]. Взращенное на Белле, Ренуаре и Армстронге поколение узнавало свою родину из талантливых и внятных солоухинских книг, с душевным трепетом постигая, что „волнушка уступает только рыжику, но ничем не хуже груздя“ [В. Солоухин. «Третья охота»]. Солоухину почти все не нравилось в окружающем обществе: переименование улиц, передвижники, снос храмов, одежда, архитектура, песни. Но его публицистика замечательна тем, что позитивный ее заряд не уступает в изобразительной силе негативному. То есть ненависть, как случается крайне редко, не вытесняет любовь. О том, что он любит, Солоухин пишет нетривиально и ярко: „Итак, положив на тарелку рыжики, засоленные вышеописанным способом, нужно поставить на скатерть графинчик с одной из вышеописанных настоек, а также небольшие рюмочки. Очень важно, чтобы за столом в это время сидели хорошие люди…“ [Там же]. Разумеется, Солоухин писал не только о застольях, но вообще его положительная программа была не сложнее грибной икры. Путь к русизму тут лежит через материальную культуру, на практике принимая кулинарно-бытовой характер. Интеллигент ставил на телевизор пару лаптей, пришпиливал к стене открытку с „Чудом Георгия о змие“ и пил чесночную под ростовские звоны. Такой способ веры близок к выраженной в Ветхом Завете убежденности в том, что путь к истине связан с неукоснительным соблюдением обрядов» (Вайль П., Генис А. 60-е: Мир советского человека. Анн-Арбор,1988. С. 217, 218).

20.11 C. 44. Давайте лучше займитесь икотой, то есть исследованием пьяной икоты в ее математическом аспекте… —

Схожие объекты интереса встречаются у одного из персонажей Эренбурга: «Закончив танцы, я изучил щебет греков, плач турок, любовные вздохи арабов и даже странные звуки, напоминавшие икоту приезжих австрийцев. Постигнув все тайны веселья, я продал свои последние штаны, купил на них бутылку вина и, выпив ее до дна, принялся веселиться» («Тринадцать трубок», трубка 3-я).

20.12 …все это – не наше, все это нам навязали Петр Великий и Николай Кибальчич, а ведь наше призвание совсем не здесь, наше призвание совсем в другой стороне! В той самой стороне, куда я вас приведу, если вы не станете упираться. —

Петр Алексеевич I Великий (1672–1725) – пожалуй, самый популярный из русских царей, известный своими радикальными реформами во всех областях русской жизни, ориентированными на Западную Европу, а не на исконно русские традиции. Николай Кибальчич (1853–1881) – русский ученый-изобретатель и революционер; в науке разрабатывал теорию и практику полетов летательных аппаратов в космос; в революционной деятельности – боевик-террорист, член террористических организаций «Земля и воля» и «Народная воля», участвовал в подготовке покушения на царя Александра II 17 марта 1881 г., за что был казнен.

Здесь Веничка выступает в духе пророка-проводника, способного вывести читателей к собственно «русской идее». Николай Бердяев в «Истоках и смысле русского коммунизма» писал в духе Венички:

«Раскол [русской церкви] нанес первый удар идее Москвы как Третьего Рима. Он означал неблагополучие русского мессианского сознания. Второй удар был нанесен реформой Петра Великого. Славянофилы видели в деле Петра измену исконным национальным русским основам, насилие и прорыв органического развития. Петр раскрыл для России пути западного просвещения и цивилизации. Западники были не правы потому, что они отрицали своеобразие русского народа и русской истории, держались упрощенных взглядов на прогресс просвещения и цивилизации, не видели никакой миссии России, кроме необходимости догнать Запад. Они не видели того, что все же видели славянофилы – насилия над народной душой, произведенного Петром. И народ ответил на это насилие созданием легенды о Петре как антихристе. Приемы Петра были совершенно большевистские. Он хотел уничтожить старую московскую Россию, вырвать с корнем те чувства, которые лежали в основе ее жизни. И для этой цели он не остановился перед казнью собственного сына, приверженца старины. Приемы Петра относительно церкви и старой религиозности очень напоминают приемы большевизма. Петр высмеивал религиозные чувства, устраивал всешутейший собор с шутовским патриархом. Это очень напоминает антирелигиозные манифестации безбожников в советской России. Можно было бы сделать сравнение между Петром и Лениным, между переворотом петровским и большевистским. Та же грубость, насилие, навязанность сверху народу известных принципов, та же прерывность органического развития, отрицание традиций, тот же этатизм, гипертрофия государства, то же создание привилегированного бюрократического слоя, тот же централизм, то же желание резко и радикально изменить тип цивилизации. Большевизм воспользовался всем для своего торжества. Он воспользовался свойствами русской души, во всем противоположной секуляризированному буржуазному обществу ее религиозностью, ее догматизмом и максимализмом, ее исканием социальной правды и Царства Божьего на земле, ее способностью к жертвам и к терпеливому несению страданий, но также к проявлению грубости и жестокости, воспользовался русским мессианизмом, всегда остающимся, хотя бы в бессознательной форме, русской верой в особые пути России. Он воспользовался историческим расколом между народом и культурным слоем, народным недоверием к интеллигенции и с легкостью разгромил интеллигенцию, ему не подчинившуюся. Он впитал в себя и русское интеллигентское сектантство, и русское народничество, преобразив их согласно требованиям новой эпохи. Он соответствовал отсутствию в русском народе римских понятий о собственности и буржуазных добродетелях, соответствовал русскому коллективизму, имевшему религиозные корни. Он также начал насильственно насаждать сверху новую цивилизацию, как это в свое время делал Петр».