Снегопад усиливался, перекрывая видимость, и у Антона вновь возникло ощущение, что за ним кто-то наблюдает. Он чувствовал непонятную враждебную силу вокруг, но по-прежнему не мог объяснить ее происхождение. По большому счету снегопад только на руку. Если они не увидят нацистов, то и те их вряд ли смогут заметить издалека. Это значит, что снайперских винтовок пока можно было не опасаться. Но Антон тем не менее старался не терять бдительности, пытаясь пронзить взглядом белую мглу, которую выстроил вокруг снегопад. Бушлат понемногу промокал, и это было пожалуй наиболее неприятным сейчас. По такой погоде не хватало только промокнуть, и тогда случись что в пути, замерзнуть было раз плюнуть. Осень кончалась. А в горах, особенно наверху, поздняя осень это уже ранняя зима. И опять Антон подумал о Кате. Если бы не она, он никогда бы так из-за себя не беспокоился. Но делать было нечего. Кадыр ехал молча и размышлял о чем-то своем, неведомом никому рядом, и Антон с интересом наблюдал за происходившим внутри него борением философской мысли, ожидая следующего перла в ближайшее время. Солнце падало за массивную Ушбу. Через полчаса наступит ночь, которая в горах всегда приходила быстро, в отличие от рассвета, которого приходилось ждать часами. Антон вновь ускорил шаги.

К счастью перевал Двугорбый, хоть и находился на значительной высоте, подходы имел довольно простые, поэтому не только пешие путники, но и всадник на лошади не испытывали особенных трудностей при подъеме. Неказистая лошадка Кадыра, казавшаяся в долине абсолютно немощной, готовой упасть при первом дуновении ветерка, довольно уверенно перла вверх свой ценный груз в виде рюкзаков и Кати. Хотя, чем выше поднимался небольшой отряд, тем сильнее Катя ерзала в седле, глядя на неожиданно возникавшие из снежной пелены по сторонам тропы глубокие сбросы, плавно переходившие в неглубокие пропасти. В конце концов она остановила Кадыра, слезла с лошади и зашагала следом за Антоном. Кадыр продолжал свой путь конным, с одними рюкзаками на крупе лошади. На подходе к перевалу он вдруг снова затянул свою заунывную песню, при первых звуках которой Антон схватился за автомат и только диким усилием воли заставил себя не стрелять в певца. Кадыр пел как умел, а чужое мнение о музыке тоже надо уважать, даже если музыка тебе не нравится. Хотя в душе Антону хотелось заткнуть Кадыру глотку любой ценой и не помогали никакие психологические установки.

Скоро стемнело совсем. Белый снег, устлавший камни, запорошил тропу и Антон принял решение остановиться на ночлег. Идти дальше вслепую и понятия не имея, где немцы, было невозможно. В такой снег и темень, когда не разобрать, что происходит на расстоянии трех метров, брать перевал было безумием. Кроме того, в данный момент это не имело смысла. Гибнуть просто так, не нанося урона врагу, Антон считал самой глупой вещью на свете. Он решил дождаться рассвета и с первыми лучами солнца двинуться дальше, а пока устроиться на ночлег, расставив походный шатер Кадыра. Шатер, сшитый из кусков козьей кожи, оказался на редкость пахучим и не очень большим. Четырех человек худо-бедно он, однако, вмещал, а это было сейчас главное. Установив шатер, который Антон про себя окрестил палаткой-минингиткой, одной стороной у горного склона, и укрывшись таким образом от сильного ветра, отряд устроился на ночлег. Кадыр оставил лошадь у склона, не к чему ее не привязав, видимо, руководствуясь мыслями, что идти ей все рано некуда. Собачка пригрелась у Кати на руках. Между тем, Кадыр снял с лошади седло и затащил его в шатер. Войлочное седло, впитавшее не меньше литра конского пота за день, благоухало весьма настойчиво. Антон, Егор и Катя неоднократно просили Кадыра выставить седло из палатки, но обитатель гор был неумолим. Он наотрез отказывался их понимать – что тут особенного? И как это возможно – спать без седла под головой? В конце концов остальные обитатели палатки-минингитки смирились, ведь это они были непрошеными гостями у Кадыра, а не он у них. Если бы они его не остановили, он ехал бы себе спокойно в соседнюю долину пасти коров, а не торчал бы под перевалом в жуткий снегопад. Единственное преимущество, которое выторговал себе Антон, это спать у выхода, что позволяло время от времени высовывать нос наружу и дышать свежим воздухом. Остальные были лишены и этого. Тем не менее, через полчаса философских бесед, все заснули как убитые, нисколько не беспокоясь о своей безопасности и наплевав на специфический запах конского пота. Даже если немцы находились поблизости и были первоклассными альпинистами, никакой немец не попрется ночью по неизвестным горам да еще в снегопад. На это были способны только русские, а русские очень хотели спать.

Во сне Антон все же страдал от окружающих запахов, поэтому не удивительно, что ему всю ночь снились гестаповские застенки и газовые камеры. Какой-то жирный эсэсовец был его палкой по голове и хотел запихнуть головой сначала в горящую топку паровоза, а затем велел швырнуть его в газовую камеру. Перед тем как привести приговор в исполнение, эсэсовец попытался выведать у него план оборонительных сооружений секретного завода в горах. Антон долго сопротивлялся и не выдал. За что был отправлен в газовую камеру. Просидев там несколько часов, он был освобожден подоспевшей Красной Армией, награжден и отправлен в тыл. По дороге он простудился, так как кругом была зима, и его срочно откомандировали в крымский санаторий на лечение верхних дыхательных путей, где он благополучно проснулся. Открыв глаза, Антон еще долго лежал, приходя в себя после жуткого кошмара, терзавшего его во сне. Собственно, наполовину сон был правдой. Ощущения были такими, словно он действительно просидел всю ночь в газовой камере.

Антон протянул руку и отодвинул полог закрывавшей выход козьей шкуры. Кругом был один белый цвет. Судя по всему рассвет уже почти наступил и Антон, накинув бушлат, поторопился вылезти из палатки. В первые секунды он зажмурился от яркого света, больно резанувшего глаза, и задохнулся от дикого количества кислорода, ворвавшегося в пропитавшиеся за ночь ядом легкие, – воздух просто не бывает таким чистым. Несколько минут он словно заново учился дышать. Потом, наконец, медленно приоткрыл глаза и осмотрелся вокруг. Снег прекратился. За ночь тропу завалило основательно, придется идти по целине. Но самое неожиданное и радостное заключалось в том, что перевал Двугорбый зиял своим долгожданным провалом всего в нескольких сотнях метров над местом ночевки. Антон запахнул бушлат и полез обратно в палатку будить остальных. Первым проснулся Егор и пулей вылетел из палатки на свежий воздух. Он растер холодным снегом лицо, достал папиросу и с наслаждением закурил. Следом вылезла Катя, глубоко дыша и имея вид погорельца из бани. Последним, как ни в чем не бывало, показался Кадыр. Он вылез на свет Божий, потянулся и сказал:

– Солнце встает, блин.

Минингитку собрали довольно быстро, поскольку особенных вещей кроме седла и пары подстилок в ней не было. Антон выкурил папиросу, с минуту полюбовавшись на окрестные мирные виды, и надел на шею ремень «Шмайсера». Егор уже стоял приблизительно в том месте, где до снегопада была тропа. Катя находилась рядом с ним, опираясь на ледоруб. Кадыр свернул свое походное жилище, прикрепил его к седлу, и с третьей попытки взобрался на лошадь. Наблюдая за этим, Антон невольно вспомнил ковбойские боевики, где парни в джинсах и коже проделывали подобный маневр за пару секунд, успевая пристрелить по дороге десяток врагов. Но видимо у местных кавказских ковбоев врагов не было, чего не скажешь о них самих.